всё доделать.
– Тебе и без того придётся задержаться после шести, – отвечала Воронова, – потому что у меня для тебя есть новые документы. Поэтому отправляйся на своё рабочее место и продолжай работать, пока не получила взыскание за халатное отношение к своим должностным обязанностям.
И я возвращалась за компьютер и продолжала отвечать на многочисленные письма, составлять конкурсную документацию, готовить отчёты, пытаясь этой бесполезной и рутинной работой заглушить в себе чувство вины перед сыном. И мне это удавалось до тех пор, пока мой ребёнок не рассказал мне о танце с другим мальчиком на празднике, посвящённом 8 Марта.
И вот приближался Новый год и очередной утренник в детском саду. Каждый день я мысленно готовила пламенную речь, которая была призвана убедить Воронову проявить человечность и отпустить меня на праздник к сыну.
Я дотянула до последнего дня, надеясь на какое-нибудь чудо, которое помогло бы мне в этой ситуации. Например, Воронова могла бы уйти на больничный или уехать в командировку, и тогда мне было бы несложно отпроситься у Миронова, который всегда лояльно относился к решению подобных вопросов.
Но чуда не произошло. Воронова сидела в своём кабинете как скала, которую невозможно сдвинуть с места человеческими силами. Её приверженность к работе, за которой она пряталась от семейных проблем и пустоты собственной натуры, служила забралом, скрывавшем её истинное лицо, создавая иллюзию значимости и занятости. И теперь мне предстояло идти к Вороновой, чтобы попытаться добиться у неё разрешения прийти завтра на работу чуть позже, потому что у моего сына в детском саду будет проходить утренник, посвящённый Новому году.
И вот я сидела за рабочим столом, собираясь с духом и снова перебирая в уме те слова, которые необходимо было произнести в разговоре с Вороновой, чтобы отстоять свою позицию и в то же время случайно не вызвать её гнев. И в это момент зазвонил городской телефон.
«Кого ещё нелёгкая сподобила позвонить мне под конец рабочего дна?» – недовольно подумала я и взяла трубку.
– Привет, Катюшка! – услышала я в трубке голос своей подруги Маши, и от сердца сразу отлегло.
Полагаю, тут следует отступить от моего разговора с подругой и дать читателю некоторые пояснения, чтобы было понятно, почему я вдруг вздумала вести личные разговоры на своём рабочем месте, в то время когда этой самой работы, по моим же словам, у меня был непочатый край.
Несмотря на то, что работа в Корпорации «Делай то, что не делают другие!» отнимала у меня уйму времени, которого у меня не оставалось даже на семью, я никогда не считала, что моя жизнь – это только работа. Кроме семьи, у меня были друзья, общение с которыми в последнее время, к сожалению, сократилось до минимума. Но после того как Воронова ввела моду задерживать меня допоздна на рабочем месте, и, если я пыталась уйти домой сразу после шести, то просто вручала мне новую стопку с документами и говорила: «Да, я стерва!», стало понятно, что единственный способ не сдохнуть на работе – это немного её задвигать. Днём делать это было нереально, разве что устраивать небольшие перерывы на несколько минут, чтобы перекинуться несколькими фразами с Уколовым и Полюшкиным, которые всегда старались подбодрить меня и поднять настроение. Но после шести, когда весь основной народ расходился по домам, и на рабочих местах оставались лишь отпетые трудоголики вроде Миронова, либо самодуры вроде Вороновой, и тех, кого они вынуждали сидеть вместе с ними, можно было лишь делать вид, что работаешь, забросав свой рабочий стол документами, что было совершенно нетрудно, а также оставив открытым на экране компьютера проект какого-нибудь письма, чтобы неожиданный визитёр не смог застать врасплох. И просидеть таким образом часа полтора-два, а потом с чистой совестью и исполненными днём документами заявиться к начальству, показав свою работу. И был шанс, что после такого проявления служебного рвения тебя отпустят домой.
Вопрос состоял лишь в том, что делать эти полтора-два часа, если не хочешь напрягать свою голову, а смотреть в окно – не вариант? И я придумала, чем можно заняться. Я стала обзванивать всех своих друзей и родственников, которым было удобно в это время общаться со мной. Мы беседовали за жизнь, и это хоть немного отвлекало меня от того безобразия, которое творилось вокруг.
Возобновив таким образом все свои прежние знакомства, я вновь почувствовала, что моя жизнь не ограничивается только стенами Корпорации, и это хоть немного укрепляло мой моральный дух, позволяя верить, что все переживаемые мной трудности носят временный характер.
И вот сегодня, когда мне на рабочий телефон позвонила одна из моих подруг, заранее зная, что я всё ещё страдаю на работе и буду рада немного пообщаться, я и в самом деле очень обрадовалась.
– Привет, Машуня! – сказала я в ответ. – Рада тебя слышать!
– У тебя снова завал? – спросила подруга.
– Да, но это полбеды. Завтра у сына утренник в детском саду, и нужно идти к Вороновой, чтобы отпроситься, но, боюсь, она снова меня не отпустит, да ещё и оскорбит в придачу.
– А ты и не ходи к ней! Я научу тебя, как поступить в этой ситуации, – сказала Машуня, и я вся обратилась в слух. – Ты ведь ещё не говорила Вороновой, что тебе нужно будет завтра идти на утренник? – уточнила Маша.
– Нет, – подтвердила я.
– Вот и хорошо. Сегодня вечером уходишь домой, как ни в чём не бывало. А завтра утром звонишь Вороновой и говоришь, что у тебя дома трубу прорвало и ты ждёшь сантехника. А сама спокойно идёшь к сыну на праздник.
– Ты предлагаешь мне соврать? – удивилась я.
– А сама-то ты как думала поступить?
– Подойти к Вороновой и попытаться объяснить ей по-человечески, – неуверенно ответила я.
– И сколько раз ты уже подходила к ней с подобными просьбами? – поинтересовалась Машуня.
– Много, – тут же ответила я.
– И сколько раз она тебя отпускала?
– Ни разу.
– Так почему ты думаешь, что сегодня всё будет иначе?
– Не знаю, – замялась я. – Вдруг сегодня у меня получится?
– А если не получится? – продолжала отстаивать Маша свою точку зрения. – Завтра ты уже не сможешь рассказать ей байку про потоп в своей квартире, так как она сразу смекнёт, в чём тут дело.
– Но я так не люблю врать! – пыталась я оправдаться.
– А кто любит? Воронова сама загнала тебя в такие рамки, что ты вынуждена защищаться любыми способами. Сама подумай, кому лучше соврать: Вороновой, которая каждый день измывается над тобой, или же сыну, своей кровиночке, который любит тебя и ждёт на завтрашнем празднике? Решай, кого ты можешь подвести, а кого – нет!
И я поняла, что Машуня была права. Воронова сама загнала меня в такой угол, что выбраться из него
