врача, позвать на помощь соседей? Или я должен ждать, пока необъяснимая оторопь выветрится из старухи так же легко, как вселилась в нее? Едва ли кто-либо на этой планете мог дать мне тогда дельный совет.
Я чисто и нежно любил эту добрую старую женщину. Моя любовь к ней, Руʼйа и Хишаму была просто-напросто безгранична. ʼУмм Зайдан на протяжении многих лет жила нами и жила ради нас, ревниво оберегая от хлопот и забот, уверен, она ухаживала за нами больше и тщательнее, чем за собой или собственным сыном. В отличие от нее, я сейчас не знал, что делать и как помочь близкому человеку, я просто со страхом уставился на нее и без особого успеха гадал, как можно вывести человека из подобного состояния.
Человеческий организм – это, бесспорно, великолепный, неповторимый, чудесный и странный механизм. Невозможно даже представить себе, как его детали-органы, столь непохожие друг на друга цветом, формой либо размером, так слаженно друг другу помогают, обеспечивая хозяина необходимыми, поистине уникальными функциями. Организм исправно работает час за часом, месяц за месяцем, год за годом; он не сдается ни перед жарой, ни перед холодом, ни перед ночью, ни перед днем. Как это ни странно, тело крестьянина ничем не отличается от тела ночного кутилы, ученого, невежды, хозяина, раба, верующего или атеиста – их тела-механизмы равны и одновременно не равны друг другу.
Не удивительно, что этот сложный механизм иногда дает сбой, напротив, удивительно то, что он самостоятельно справляется с неполадками и несколько лет может жить без особых сбоев в своей отлаженной системе. Взять, к примеру, ʼУмм Зайдан. Она ни разу не сетовала на свое здоровье и всегда с гордостью заявляла, что никогда «не брала в рот ни одной пилюли» и не «вызывала к себе горе-врачей». Так что же с ней произошло? В чем причина сбоя ее механизма? Какая шестеренка приводит в движение ее пальцы? Почему другие шестеренки и шарниры бездействуют? У нее есть язык, но она молчит; у нее есть здоровые глаза и отменные уши, но она ничего не слышит и не видит; у нее есть здоровые ноги, но она не ходит; у нее есть мозг, но она не размышляет; у нее есть желудок, но она не желает пищи… От нее вообще не осталось ничего, кроме формы прежней ʼУмм Зайдан, которая еще час или два назад заполняла весь этот дом своей неуемной энергией! В каком она сейчас мире? Рядом со мной только тело ʼУмм Зайдан, в то время как любимая мною ее душа блуждает непонятно где… Да, мы с ней очутились в разных мирах.
Господи! Это же Твое создание! Помоги хотя бы Ты ему!
Что делать? Предо мной сидит достаточно сложная проблема, усугубленная, к тому же, пропажей Хишама. Где же он? Конечно же, мальчик вполне мог выйти на прогулку, но он бы вернулся прежде наступления ночи. Может, он отдыхает на цокольном этаже дома? Но ведь мы спускаемся на этот этаж только зимой…
Я «прочесал» каждую пядь цокольного этажа и не нашел Хишама, и тогда со мной случилось нечто, напоминающее приступ безумия. Я вбежал наверх и принялся хлопать дверьми, вверх ногами переворачивать столы, кровати и шкафы, при этом во весь голос продолжая звать сына. Незнакомец, заставший меня в таком состоянии, без особых колебаний решил бы, что я обезумел… В третий или, вероятно, четвертый раз механически переставляя вещи в своей комнате, я наткнулся на сложенный лист белой бумаги, на котором было написано следующее:
«Не ищи Хишама. Ищи самого себя. Отыскав себя, ты обнаружишь в своих руках всякую вещь, всякого человека.
Ты потерян, как и твои соседи. Все вы пьете воду из раскаленного источника, а потом удивляетесь усилившейся жажде. Все вы питаетесь смертью и удивляетесь тому, как жизнь проносится мимо вас. Все вы ищете огонь во льду, а свет – в железе.
Те сыны Земли, что нашли себя, – счастливое меньшинство бесчисленных народов. Хишам станет одним из них. Он будет наставником заблудших и растерявшихся, но прежде этого должен исполниться его срок. Хишам останется при мне. Он будет там, где не будет тебя. Не ищи его больше.
Тебе достаточно чести быть отцом Хишама, до поры до времени ухаживать за ним. Отданная ему любовь лучше всего поддержит тебя в твой Последний день. Не смей назначать цену своей любви! Хишам не вернется к тебе, не станет денно и нощно ублажать твое ветхое самолюбие. Оцененная любовь превращается в долг, висящий на шее возлюбленного.
Хишам будет любить тебя, где бы ты ни находился. Научись так же любить его, где бы он ни находился. Не забывай, что у жизни есть ядро, а есть и шелуха. Ищи ядра в горе шелухи. Шелуха создана отмирать, ядра же существуют во имя жизни. И никогда – слышишь, никогда – слепцы не будут равны зрячим.
Я буквально затер до дыр взглядом этот несчастный лист бумаги, перечитал его сотни раз. На долгие минуты в моем мире не осталось ничего, кроме этого странного прямоугольника с буквами, весь мир рушился, убегал из-под моих ног, а я не мог, да и не хотел вернуть его на подобающее место, вцепиться в него, как утопающий в маленькую, но по-своему прочную соломинку.
По-видимому, огня, разожженного в полночь, кому-то показалось недостаточно для того, чтобы окончательно со мною расправиться, поэтому в моей жизни появился Не-Именуемый и подлил в него масло и подкинул серу. Кто он вообще такой?! Что ему надо от моей кровиночки, от моего сына?! Можно ли спасти Хишама от этого чертова незнакомца?.. Бессмысленно. Слишком уж властны, сильны его слова. «Не ищи Хишама. Ищи самого себя». В этих предложениях нет места сомнениям и дискуссиям.
Как мне теперь хотя бы минуту прожить в этом доме? Хишама нет. Того Хишама, что стал моим утешением и мечтой. Того Хишама, что вернул своим исцелением жизнь моим губам. Того Хишама, что ждал пира в честь возвращения матери, которая должна была увидеть своего «нового», преображенного сына, обнять его и поцеловать. Того Хишама, что мог бы сохранить мое имя после моей смерти, мог бы наполнить этот дом своими детьми… В чем смысл дышать, если я не чувствую теперь дыхания своего сына? Нет-нет, это выше моих сил. Вот оно, время смерти. Почему она медлит? Почему минуты – те самые, которые раньше пролетали мимо со скоростью света, – так нестерпимо долго тянутся сейчас друг за другом, словно закованные в кандалы узники?
