Лицо его было спокойным и никаких эмоций не выражало. Со стороны казалось, что он думает о чём-то своём и просто наблюдает за каркающей на берёзе вороной.
– Ты ведь видишь её, да? – как бы невзначай задал вопрос он, когда приёмыш, подняв голову, попросил очередную порцию вкусняшек. – Поэтому приехал?
– Вижу. – «Демидыч» тоже покашлял. – Теперь да. Я снова её вижу. И всех их тоже.
Прижавшись к холодильнику, я скрестила на груди руки. Ожидание и все эти разговоры издалека действовали мне нервы, но я запретила себе вмешиваться. Пусть поговорят сами. Без нажима. Без меня. «Демидыч» снова видит «их», точнее, нас. Призраков… И это на сегодняшний день, пожалуй, самое главное.
– Я пил таблетки. Специальные. Хотел обычной жизни. Они помогали забыть и не видеть.
Не отпуская кружку, словно та была спасательным кругом, папа кивнул опять.
– Что изменилось?
– Вы сказали, что верите мне. Это правда?
– Правда.
– Поэтому и приехал. Чтобы удостовериться. И чтобы помочь. Чтобы не быть хуже собаки. Последнее дело. Она же мне помогла. Всё-таки. И Галина сказала съездить. Я ей тоже рассказал.
– Галина? – не сдержавшись, я рассмеялась густым и звонким смехом. – Это которая Галина Ивановна? Заведующая?
«Демидыч» покраснел как рак и принялся теребить бороду. По виду та напоминала старую-престарую мочалку, но всё равно шла ему.
– В приюте умер ребенок. Давно, – нехотя признался он и опять погладил голову приёмыша. – Эффект от таблеток выветривался две недели. Если пить регулярно, они хорошо помогают.
– Но ты не слышишь музыку, – вставила я.
– Это можно пережить. Теперь можно.
Папа провёл рукой по столу и бросил собранные крошки в раковину, потом внезапно нахмурился и с силой отодвинул вазочку с печеньем к стене.
– Мальчика посадили, – произнёс он и опять посмотрел на жутко каркающую ворону.
– Я читал… Перед тем, как уехать.
– Навестить его хочу, – голос папы дрогнул, – если позволят, конечно.
А потом они опять замолчали. «Демидыч» отчаянно делал вид, что пьёт чай, а папа наблюдал за происходящим на улице. Словно меня не было, и словно всё на свете было хорошо и прекрасно. Я ждала, честно ждала, что один из них всё-таки продолжит разговор дальше, но они, по-видимому, не собирались этого делать и больше походили на выброшенных на берег карасей, чем на людей, жаждущих обсудить важные вещи. И тогда моё терпение лопнуло и улетело к потолку со скоростью сдувшегося воздушного шарика:
– Ромка бросил медицину! – закричала я и для пущего эффекта пощёлкала перед ухом «Демидыча» пальцами.
– И зачем так орать? – поёжился он.
– Она что-то сказала? – Папа поднял голову. В его глазах заиграл неподдельный интерес. – Она иногда пишет мне на зеркале. То есть, писала.
– Это была не я! У меня плохо получается. – «Демидыч» удивлённо приподнял брови. Под его взглядом я осеклась, и мой голос стал похожим на писк мыши. – Попросила Альбину, чтобы та уговорила Савву помочь. Он ведь не трогал тебя больше?
– На зеркале писал другой призрак. Наташа пока сама не справляется. И… Ваш зять сегодня бросил университет.
– Ах, вот оно что! – разочарованно проговорил папа и вылил остатки чая в раковину. Я поглядела в его лицо, но так и не поняла, какая фраза, первая или третья, расстроила его больше. – И Наташа хочет, чтобы я поговорил с ним?
– Судя по выражению глаз, да.
– Ромка – врач, – затараторила я, и «Демидычу» в срочном порядке пришлось «переводить» сказанное мной папе. – Настоящий. Я видела. Все видели. Он должен лечить людей, а не продавать компьютеры. Он спас тебя. И спасёт ещё много кого. Сначала я думала, что он хочет бросить учёбу из-за меня, то есть, из-за моей смерти, потому что не смог «оживить», от того и корит себя. Но ведь твоё сердце запустить получилось. Разве это не должно было изменить его решение? Неужели он так и не понял?.. И неужели никогда не поймёт?!
Дослушав «мою» речь до конца, папа тщательно вымыл кружку и насухо вытер её полотенцем. Поставил в шкаф и только после этого повернулся к месту, на которое указал «Демидыч».
– Лошадь можно привести на водопой, – медленно проговорил он, – но заставить пить нельзя. Если медицина, как ты говоришь, Ромино призвание, то он вернётся в неё, через пять лет или через десять, но вернётся. А если нет, то значит так и должно быть. Заставим учиться дальше – сделаем хуже.
Всплеснув руками, я истерически захихикала. Колкая фраза про лошадь, которая когда-то привела меня в чувства, теперь пощёчиной ударила по лицу. Неужели папа тоже отказался от меня?
– Я никогда от тебя не откажусь, – печально произнёс он, как будто прочитав мои мысли. – Но сейчас вмешиваться не буду. Мы много раз говорили с Романом на эту тему. Пусть занимается тем, что нравится. Пусть ищет занятие по себе.
– Она злится. – «Демидыч» посмотрел на меня прямо и без улыбки.
– Я понимаю. – Папа убрал сахарницу и накрыл печенье салфеткой. – Но помочь не могу. Каждый человек имеет право на выбор. И он должен прийти к нему сам. Захочет быть врачом – будет. Не решай за него.
Я стиснула зубы и отвернулась к окну. Злость заполняла голову, злость заполняла всё тело, и я не могла найти на неё управу.
– Она хочет быть с вами, – продолжил «Демидыч», – всегда. Хочет приглядывать все оставшиеся годы. Она очень вас любит. Вас обоих. И очень переживает.
Выдавив вялую улыбку, папа вернулся на выдвинутый стул.
– И совершенно напрасно переживает. Мы проживём. Я пригляжу за Романом. Сколько смогу, пригляжу. Рано или поздно он успокоится. А тебе, Наташа, надо идти дальше. Не блуждать между мирами, а уйти в свет.
– Куда уйти?
От последних папиных слов стало особенно горько. Не просто горько, больно. Он словно ударил меня. И не легонько по лицу, а со всей силы и прямо в солнечное сплетение.
– Тебе надо познакомиться с мамой. Она тебя давно ждёт. А Роман всё равно Антону не поверит, ты и сама знаешь это.
Не глядя на папу, я попыталась прикусить губу. Боль между рёбрами уменьшаться не собиралась, и мне даже пришлось прикрыть глаза, чтобы хоть немножко унять её.
– Николай Андреевич правду говорит. Ты должна уйти в свет. – Покачнувшись на стуле «Демидыч» расправил спину. – В беспокойных душах нет ничего хорошего.
Я усмехнулась и еле сдержала во рту, рвущиеся на волю гадости. Выдохнула и произнесла как можно более мягко:
– Когда пойдёшь навещать Тимура, скажи, что мне жаль. Я не хотела, чтобы он попал в колонию. Я и сегодня не считаю его убийцей.
Дослушав до конца
