мнение друзей о его девушке важнее собственного).
В последнее время ей хотелось надавать Хуану по лицу со всей силы, особенно когда он ей читал свои стихи. Сколько же агрессии ей приходилось держать в себе! Хуан писа́л одними заглавными буквами, как папа, когда надо написать в школу записку, что он не пускает Каталину в поездку с классом, из которой она, по его мнению, обязательно вернется беременной. Дочитав, Хуан вручал ей стихи и говорил: «А теперь сама почитай, Ката». И ей приходилось снова пропускать их через мозг, моливший только об отдыхе. Он сочинял исключительно акростихи, и первые заглавные буквы строчек, состоящих из одних заглавных букв, всегда складывались в «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ».
Она снова принялась играть в своей тетрадке в «или – или». Что я сделаю, если он снова начнет меня уговаривать на это дело?
Вариант 1. Я с ним пересплю и потом брошу.
Тогда он расскажет обо всем своему другу Карлосу, и Шустеру тоже, а они расскажут всем, включая того же Майкеля. И все будут звать меня шалавой. И через неделю какие-нибудь парни затащат меня в подворотню, как Сару.
Вариант 2. Скажу ему, что не хочу с ним спать, и брошу.
Но тогда появляются другие два варианта.
Вариант 2а. Он почувствует себя униженным. И всем расскажет, что его бывшая ему не дала и вообще какая-то отмороженная. Все снова будут обзывать меня лесбухой. Останется только терпеливо ждать, пока не кончится школа, а потом я уеду куда-нибудь подальше, в какой-нибудь другой город, где смогу быть кем захочу.
Вариант 2б. Он опять же почувствует себя униженным, но на этот раз будет всем рассказывать, будто я ему дала. Все будут обзывать меня шалавой. И через неделю какие-нибудь парни затащат меня в подворотню, как Сару.
Вот и все, других вариантов нет. Она хотела с ним порвать, но получалось, что от ее действий ничего не зависит, как бы она ни поступила.
Через неделю, когда у нее уже не осталось предлогов, чтобы с ним не видеться, Хуан принес ей подарок: кольцо. Сказал, что серебряное. На первый взгляд оно ей показалось красивым: гладкое, незамысловатое, простое, как слова, которые ей хотелось бы в этот момент сказать Хуану в лицо. Она его не взяла. Когда ей такое носить, спросила она Хуана с досадой. Ну как он до сих пор не понимает: ее родители не должны знать, что она с кем-то встречается. Если узнают, они ее посадят в еще более тесную клетку и вдобавок накроют черной тряпкой, чтобы не знала, что происходит в мире вокруг. Хуан тут же предложил, чтобы Каталина надевала кольцо, когда гуляет, и снимала, когда идет домой. Еще один пункт, который надо будет держать в уме, еще одна ложь, которую придется добавить ко всем выдумкам, которых у нее в голове такое множество, что иногда она путает их с реальностью. Не сводя глаз с кольца, она сказала, что вообще-то хотела серьезно поговорить, но Хуан тут же перебил:
– Я тоже должен тебе сказать кое-что важное.
Он начал первый. Потому что так заведено. Она уже усвоила, что мужчине всегда надо быть первым. Вот как папа все время первый идет в туалет, когда они возвращаются из поездки, а следующие члены семьи должны нюхать запах его дерьма. В такие моменты Хуан начинал бесить ее чуть больше. Ее бесило, что он догадывается, что она не хочет больше с ним встречаться, но при этом все равно даже не пытается выяснить, чего она хочет. Бесило, что он так и не понял за все это время, что он ей не нравится, или, хуже того, – понял, но ему безразлично, что Каталину выворачивает от одной мысли о том, чтобы с ним потрахаться. Бесит, что он притащил это серебряное колечко в качества плана Б, раз уж стихи не принесли желаемого результата. Бесит, что Хуану пришлось ей объяснять, что его стихи – это акростих, а она и не знала, что такое акростих, хотя он сам даже не знает, как пройти в библиотеку, а она должна была бы эти литературные приемы изучать в школе. А больше всего бесит, что он счел своим долгом показать ей, что в его стихах зашифровано «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ».
– Я тебя люблю. Вот что я тебе должен сказать. Я долго думал в последнее время и теперь хочу сказать, что мне наконец насчет тебя все стало ясно, – выдал он на одном дыхании.
– Ты же мне уже это говорил, – возразила Каталина. – Даже в стихах писал.
– Говорил, но это было не то. А теперь я точно знаю, что все серьезно.
Она понимала, что он сейчас импровизирует, потому что догадывается: она собирается твердо ему сказать, что хочет расстаться. И у него вырвались слова, которые, по его мнению, должны были ей польстить: ведь его желание быть с ней весомее, чем ее желание или нежелание быть с ним.
– У меня спина болит. – Это было единственное, что она смогла сымпровизировать в ответ, положив руки куда-то в область почек.
– Давай тут посидим, – предложил Хуан, указывая на подоконник заброшенного автосалона неподалеку от ее дома. Он уже много лет как закрылся, и ясно было, что вряд ли в этом помещении еще что-нибудь откроется. Наверняка те, кто открывал салон, думали тогда, что когда-нибудь это тоже будет считаться центром города, что район будет развиваться, что настанет время, когда там появится новогодняя иллюминация и, может быть, еще пара светофоров посередине проспекта, чтобы переходить, не рискуя попасть под машину.
Она не хотела смотреть в глаза Хуану, так и державшему кольцо в руке, поэтому она приникла лицом к витрине, поставив ладони по обе стороны, чтобы можно было разглядеть, что внутри. Там на стене висели две картинки из тех, которые еще называют трехмерными: много-много абстрактных мелких пятен, как будто клонированных, но если долго вглядываться, то проявляется объемное изображение: в данном случае на одной картинке была машина, а на другой – логотип «Сеат». Тут она услышала, как Хуан с кем-то здоровается. К ним подошла Ана, та самая, которая уже занималась этим делом без резинки со своим парнем, а школу так и не окончила. Она пошла в училище на визажиста, правда, по-прежнему обводила губы черным карандашом. Каталине еще не разрешали краситься. Мама обещала, что со следующего года будет можно; не то чтобы Каталине очень хотелось, но она обращала внимание на макияж других девушек и испытывала некоторое любопытство – это было что-то сродни маске, некая иллюзия, за которой можно укрыться даже от собственного отражения в зеркале.
Ана немного посидела с ними. Каталина поняла, что сегодня уже не успеет расстаться с Хуаном. Значит, завтра, сказала она себе. Если уж она терпела четыре месяца, сможет потерпеть еще один день. Ана встречалась с Карлосом, лучшим другом Хуана. Тоже небритым и длинноволосым. Иногда они вчетвером ходили в «Савой», единственное заведение в районе, которое не было баром для стариков или кофейней. Там они сидели и смотрели друг на друга, пока их не выставят под закрытие заведения или из-за того, что они слишком уж заметно обжимаются. Ходить туда они могли только вместе с Карлосом, потому что он единственный из них был совершеннолетним. Хуану скоро исполнялось восемнадцать (и он все еще был девственником). Когда Ана спросила его, чем он сейчас занимается, Каталина наконец узнала, что Хуан готовится сдавать на права, потому что его попросили на работе.
– А что за работа? – спросили она и Ана в один голос, но Ана громче.
– Где мать работает, меня, может, тоже возьмут, – ответил он и взглянул на свою девушку в ожидании реакции.
Каталина знала, что мать Хуана работает в местной сети супермаркетов и что его сестра тоже туда устроилась в прошлом году. Обе все время ходили сильно накрашенные и тоже обводили губы черным, будто не хотели расставаться с модой, которая много лет
