Потеряй Таавет самообладание, Андреасу было бы легче перенести услышанное, тогда бы он больше и поверил ему, но тот был спокоен. Лицо Таавета, правда, покраснело, голос его даже немного дрожал, но он сохранял спокойствие. Именно то, что Таавет не вспылил, что слова его лились без запинки, что язык выговаривал слова, при которых обычно теряются, и возмутило Анд-реаса больше всего. Позднее ему казалось, что Таавег вел себя как поднаторевший фразер, каждый довод которого тщательно продуман. Андреаса бесили директора и руководители учреждений, которые, отчитываясь на какой-нибудь ответственной коллегии, не моргнув глазом принимали все выдвигаемые упреки, без возражения признавали свои ошибки, кого и самая острая критика не приводила в замешательство, кто даже велеречиво благодарил критиковавших и достигал тем самым своей цели: избегал более строгого наказания и прослывал в понимании своих ошибок человеком принципиальным. Он не мог избавиться от чувства, что Таавет действовал в точности по примеру тех деятелей, которые привыкли выходить сухими из воды, для кого лицемерие стало свойством характера.
Таавет снова заговорил, Андреас выслушал, его до конца и сказал всего четыре слова: "Я не верю тебе". Шампанское осталось нераскупоренным, торт неразрезанным, груши, персики и виноград нераспробованными. Андреас предложил им немедленно уезжать, он выставил дочь и Таавета, Юлле ушла с поднятой головой, со слезами на глазах, Таавет высказал надежду, что в дальнейшем они все же найдут общий язык.
Отправляясь в город, Андреас рассчитывал спокойно поговорить с дочерью, хотя понимал, что навряд ли сможет переубедить Юлле. Она вся в него, в этом Таавет прав. Андреас сожалел, что не поговорил с дочерью наедине, поток слов, который излил Таавет, вывел его из себя.
Таавет может действительно быть влюблен в Юлле, и она может остаться его последней женой, но Андреас не верил, что Юлле будет счастлива с ним. Сейчас дочь принимает внимание и уверения Таавета за чистую монету, но что будет, когда у нее откроются глаза? Тааве-ту нужна молодость Юлле, не глубокое душевное чувство, а чувственное влечение подгоняет его, не чистая юношеская страсть, а похоть стареющего самца. С каждым днем Андреас все хуже думал о Таавете, ставшем теперь в его глазах воплощением ханжества, наглого эгоизма, цинизма и нечистоплотности, всего того, что Андреас презирал всем сердцем. Тяжелее всего было ощущать бессилие что-либо изменить. И все же он хотел . поговорить с дочерью. Поэтому и спешил вернуться в город пораньше.
И с Тааветом он собирался поговорить по-мужски, с глазу на глаз.
Но спешил он напрасно.
На телефонный звонок незнакомый голос (ответил, что товарищ Юлле Яллак уехала отдыхать на юг. Телефон Таавета молчал, секретарша министра сказала, что заместитель министра Томсон отдыхает на Кавказе. Андреас понял, что опоздал, Юлле и Таавет явно приводят отпуск вместе.
Все острее Андреас ощущал, что во всем виноват он сам и никто другой. Пытался подавить углублявшееся чувство вины, казался себе потерявшим равновесие неврастеником, который уже не в состоянии правильно оценивать положение. Болезнь сердца, говорят, изменяет психику человека, вероятно, это произошло и с ним. Не видит ли он все в черных красках? К тому же не глупо ли ревновать дочь к Таавету? С отцами это вроде бы иногда случается. Матери не выносят невесток, отцы - женихов своих дочерей. В большинстве матери дурнее отцов, на этот раз все наоборот. Может, и Найма волнуется? Не пойти ли ему к ней и вместе подумать о том, как быть с Юлле? Только что это даст? Для Наймы это будет лишь подходящий повод для злорадства, или станет назло ему хвалить Томсона: представительный, солидное положение, хорошая зарплата, персональная машина. Когда-то Найма именно так восхваляла Томсона, ставила его умение жить в пример ему.
Отдыхая на чурбаке, Андреас подумал, что разговор с Наймой действительно ничего не изменит. Наверное, дочь его уже стала любовницей Таавета. Тут же он сказал себе, что не смеет так плохо думать о своем ребенке. В конце концов, в чем он может упрекнуть Юлле? Что влюбилась в пожилого мужчину, в человека, которого ее отец больше не ценит? Не погряз ли он сам в предрассудках? Не поступает ли он сам как эгоист, который дошел до белого каления потому, что дочь не подчиняется больше его слову?
Как бы там Андреас ни иронизировал над собой, чувство вины от этого не уменьшалось.
Андреас посмотрел на часы - до прихода Маргит оставался еще час. Подумал, что справился с работой вовремя.
Андреас Яллак жил на третьем этаже построенного в тридцатых годах деревянного дома с кирпичным тамбуром. Как многие деревянные постройки, и этот дом после войны уже плохо сохранял тепло. По крайней мере, так уверяла жившая на первом этаже вдова бывшего домовладельца, которая и слышать не хотела о том, что в свое время дом был плохо построен. До памятной бомбежки он был как печной горшок. Ее муж, которому в Курляндии пуля угодила в легкое и который скончался в Риге, знал толк в плотницком деле. И внимательно следил, чтобы в доме все было честь по чести сделано. Только что из того, что дом построен из сухих, звонких сосновых балок и бревен. При бомбежке неимоверной силы воздушные волны стронули с места эти бревна и балки, словно приподняли всю эту трехэтажную громаду и потом опустили, и так повторилось много-много раз. Она видела этот ужас своими глазами. Стены дома вздувались и сжимались, будто ребра запыхавшейся собаки. Счастье, что ее покойный муж не видел этого страха своими глазами. Находясь в военном лагере возле реки Луги, он видел лишь в вечерних сумерках стаи летевших на запад самолетов. Ее геройски погибший муж был всем сердцем привязан к своему дому: хотя дом в сороковом году и национализировали, он все равно считал его своим. Но противником власти он не был, голосовал за блок коммунистов я беспартийных и пошел на войну, откуда вернулся лишь на одни сутки, чтобы затем в болотах Курляндии отдать за советскую власть свою жизнь. Обо всем этом вдова домовладельца говорила ему несколько раз, она приглашала Андреаса к себе на чашечку кофе, но он воздержался от посещения. Не из-за ее покойного мужа, а из-за самой вдовы, которая, несмотря на свой зрелый возраст, пыталась любезничать с ним, Андреасу приходилось через день топить печь, задувавший вторую неделю резкий северозападный ветер выстуживал комнаты. От одной плиты было мало проку, хотя квартира была небольшой, состояла всего из двух узковатых комнат, кухни и прихожей. За год до развода Андреас получил для своей семьи трехкомнатную квартиру за фабрикой Ситси и оставил ее вместе с мебелью жене, а сам перешел в жильцы к бывшему товарищу по работе, потомственному железнодорожнику. После ухода на пенсию железнодорожник уехал жить в деревню и оставил квартиру в пользование Андреасу. Сказал, что поглядит, сколько он выдержит в совхозе, где его младший брат главный агроном. Выдержал железнодорожник там более двух лет и уже не собирался возвращаться. Андреас мог бы похлопотать о том, чтобы перевести квартиру на свое имя, но не хотел спешить с этим. Товарищ предоставил ему крышу над головой от чистого сердца, зачем же платить злом за добро, можно и дальше числиться жильцом. Железнодорожник был в какой-то степени человеком странным, до сих пор ходил в холостяках, хотя еще в тридцать восьмом году приобрел себе широкую двуспальную кровать, страшно любил собак - из-за дога, ростом с телка, он в деревню и перебрался.
Андреас встал, набил ведро брикетом, запер на за- мок подвал и стал подниматься по лестнице. После больницы он вначале делал это довольно осторожно, отдыхал на втором этаже и затем помаленьку поднимался выше. Сейчас он шел как и прежде, может лишь чуточку спокойнее, уже не перемахивал разом через несколько ступенек. Дужка ведра впилась в пальцы, и Андреас подумал, что три месяца безделья изнежили его руки, с ведром глины ему придется еще попотеть. На ремонте домов редко пользуются подъемниками, печнику приходится самому доставлять на место и глину и кирпичи.
Поднявшись с ведром брикета наверх, Андреас все же немного запыхался, почувствовал, как бьется сердце, в голове слегка шумело. Ничего удивительного, несколько часов подряд он таскал и складывал брикеты. Первым делом он растопил печь. Заготовленная сухая березовая щепа сразу вспыхнула и разожгла также брикет. Андреас открыл окно и стал умываться.
Ванной в квартире не было. Андреас разделся до пояса и стал умываться в кухне над раковиной. Вода капала на пол. Умывшись, он вытер пол и сполоснул руки.
Андреас не торопился одеваться, он налил воды в электрический чайник, сунул вилку в штепсель и отыскал пачку с чаем. Кофе врач не советовал ему пить.
Когда прозвенел звонок, он все еще не был одет, но не стал наспех натягивать рубашку, вышел в переднюю и открыл входную дверь.
За дверью стояла Маргит.
