мили, кроме как для встречи со своим адвокатом. Ему запрещено вступать в любые контакты с сомалийским сообществом. В случае нарушения этих запретов ему грозит штраф в размере пяти тысяч доларов и тюремное заключение на срок до одного года. Тут судья снял очки, посмотрел на Зака мягко (и от этого почти издевательски) и произнес:
– Мистер Олсон, в настоящий момент в нашем штате подобные запреты действуют в отношении двухсот человек. Шестеро их нарушили. И все эти шестеро сейчас в тюрьме. – Он подался вперед, наставил на Зака палец: – Так что, если вы предстанете перед судом повторно, молодой человек, извольте прихватить зубную щетку. Больше вам ничего не понадобится. Объявляю заседание закрытым.
Зак обернулся к матери. У Боба дрогнуло сердце. Он никогда не забудет испуг в глазах этого мальчишки.
Как не забудет и Абдикарим.
* * *
Маргарет Эставер ждала в коридоре, стоя в сторонке. Боб похлопал Зака по плечу:
– Я скоро буду.
Некоторое время они с Маргарет молча ехали по улицам Ширли-Фоллз, пока Боб наконец не заговорил:
– Решение было принято еще до того, как заслушали показания. Диана Додж просто хотела его помучить.
– Вы правы.
Они ехали вдоль реки, по правую руку тянулись заброшенные здания старых фабрик. Над пустующими парковками раскинулось светло-серое небо.
– И она делала это с удовольствием. Прямо наслаждалась процессом.
Маргарет не ответила. Боб встретил ее обеспокоенный взгляд.
– Вы сами видели, Зак несчастный парень.
Под ногами валялись две пустые банки из-под газированной воды и скомканный бумажный пакет. Маргарет извинилась за беспорядок, когда Боб садился в ее машину.
– Он умеет задеть за живое. – Маргарет свернула к муниципальному колледжу. – Не знаю, говорил ли вам Чарли… Я про Джима.
– Про Джима? А при чем тут Джим?
– Он тут многих обидел. Я понимаю, он хотел помочь. Но он выступил так хорошо, что Дик Хартли на его фоне выглядел дураком. А хуже всего то, что Джим сразу ушел.
– Джим всегда сразу уходит.
– Ну… – Маргарет чуть пожала плечами, – в Мэне так не принято. – Ее волосы были собраны в свободный узел, и выпавшие из него пряди частично скрывали лицо. – Если вы помните, следом за ним выступал губернатор, он уже начинал говорить, когда Джим ушел, и это восприняли как знак неуважения. Я просто передаю вам, что слышала. – Маргарет притормозила перед знаком «стоп». – Ну и конечно, – добавила она тихо, – губернатор выступил не так красноречиво.
– Никто не может тягаться с Джимом в красноречии. Это его конек.
– Да я уж поняла. В общем, его выступление вызвало недовольство в Огасте. У меня есть знакомые в прокуратуре штата. Говорят, Дик Хартли много недель себя накручивал, а потом дал Диане отмашку заявить о нарушении гражданских прав, как только будет возможно доказать, что в своих действиях Зак руковод [9]ствовался ненавистью к сомалийцам. Джим ведь лично позвонил Диане? И она, конечно, еще больше разозлилась. Думаю, это частично объясняет ее действия.
Боб смотрел в окно на проплывающие мимо домики. Тут и там на дверях еще висели рождественские венки.
– А в местной газете об этом что-нибудь писали? Джим ее в интернете читает.
– Нет. Думаю, это обсуждалось только в кулуарах. И вот какая штука… Вы слышали показания Мохаммеда и Абдикарима. Для них случившееся на самом деле было ужасно. Но дело в том, что сегодняшнее решение суда может побудить и федеральную прокуратуру принять меры. Некоторые сомалийцы до сих пор от них этого требуют.
– Господи… – простонал Боб и тихо добавил: – Прошу прощения.
– За что?
– Что поминаю Господа всуе.
– Вы серьезно?! – Маргарет посмотрела на него и закатила глаза. – Джерри О’Хейр не хотел, чтобы генеральная прокуратура штата предъявила Заку такое обвинение, – сообщила она, снова разворачивая машину, чтобы вернуться в город. – Он не хотел того, что произошло сегодня. Он вроде бы давно знает Сьюзан. И считает, что Зак уже наказан достаточно. Но… но люди вроде Рика Хаддлстона из Комитета по борьбе с расовой диффамацией не хотят ничего спускать с рук. И, положа руку на сердце, я бы тоже считала, что это нельзя спускать с рук, если бы речь шла не о Заке.
– Но речь-то именно о Заке…
Боб не мог отделаться от ощущения, что знает эту женщину очень давно.
– Да… – грустно произнесла Маргарет и вздохнула: – Ой-вей…
– Что вы сказали? Ой-вей?
– Да. Один из моих мужей был евреем, вот нахваталась у него словечек. Он вообще изъяснялся очень выразительно.
Они проехали мимо школы, спортивная площадка была завалена снегом. На фасаде здания красовался транспарант: «ШЕРШНИ, ВПЕРЕД! РАЗГРОМИТЕ ДРАКОНОВ!»
– А что, у вас было много мужей?
– Двое. С первым, евреем, мы познакомились в колледже, в Бостоне. До сих пор дружим. Он очень хороший человек. Потом я вернулась в Мэн и снова вышла замуж, но брак скоро распался. И вот к пятидесяти годам у меня за плечами два развода. Полагаю, моя репутация теперь подмочена.
– Ну что вы! Для кинозвезд два развода – это только начало.
Маргарет остановила машину у дома Сьюзан.
– Но я не кинозвезда. – Улыбка у нее была искренняя, лукавая и немного грустная. – Что ж, рада вас встретить, Боб Бёрджесс. Если чем-то могу помочь, звоните.
* * *
К удивлению Боба, Зак и Сьюзан сидели за столом на кухне, словно бы дожидались его.
– Мы надеялись, ты привез что-нибудь выпить, – сказала Сьюзан.
В темно-синем платье она смотрелась очень по-взрослому. Будто она здесь за главную.
– Да, у меня есть в сумке. Вы не искали? Я купил вина и виски по дороге из аэропорта.
– Я так и думала. Но в сумку не лазила. В нашем доме не принято шарить по чужим вещам. Я бы выпила немного вина. И Зак тоже.
Боб разлил вино в стаканы для воды.
– Может, тебе лучше виски, Зак? У тебя был тяжелый день.
– Я боюсь, что от виски мне будет плохо. Один раз уже было.
– Когда это? – встрепенулась Сьюзан. – А ну выкладывай!
– В восьмом классе. Вы с папой отпустили меня на вечеринку к Тафтам. Все пошли в лес и пили там как ненормальные. Я думал, что виски это вроде пива, ну и выпил залпом. А потом меня стошнило.
– Бедный мой… – Сьюзан потянулась через стол и погладила сына по руке.
– Каждая вспышка фотоаппаратов для меня была как выстрел. – Зак смотрел в стакан. – Точно в меня стреляют настоящими пулями. Щелк, щелк. Просто ужас. Я из-за этого воду пролил. – Он поднял глаза на Боба: – Я все испортил, да?
– Ничего ты не испортил, – ответил Боб. – У этой женщины куриные мозги. Все уже кончилось. Забудь.
Солнце клонилось к закату. Бледный луч падал через окно на стол, на пол. И было довольно приятно сидеть на кухне с сестрой и племянником и пить вино.
– Дядя Боб, а вы, типа, втюрились в эту священницу?
– Втюрился?
– Ну да. На вид так и есть. Уж не знаю, влюбляются ли пожилые…
– Влюбляются. Хотя я не влюбился.
– А вот и врете. – Зак вдруг улыбнулся во
