ГЛАВА VI
Настало утро. Поручик Иван Иванович, перетянутый нитяным шарфом, ходит с обнаженной шпагой по фронту гарнизонных солдатиков, равняет линию и ожидает окружного гарнизонного командира.
Сопровождаемый вестовым, является, наконец, Адам Иванович в огромных ботфортах со шпорами, в лосинных панталонах, заменяющих белые суконные, в бледнозеленом мундире с дутыми пуговицами и с желтым стоячим воротником, который от времени сделался откладным, в треугольной шляпе, опрокинувшейся назад; перетянутый трехцветным шарфом, как будто для поддержания живота, Адам Иванович походил на Карла XII.
— Здорово, ребята! — вскричал он, подходя к фронту.
— Здравия желаем! — крикнули солдатики.
— Прикажете сделать репетицию? — сказал поручик, подошед к нему и приложив руку к шляпе.
— Репетицию, репетицию! — отвечал важно окружной гарнизонный командир.
— Смирно!.. Смотри же, ребята, не робеть! Делать, что скомандует Адам Иванович! — сказал поручик, обращаясь к фронту.
— Извольте командовать, Иван Иванович!
— Что прикажете? — отвечал поручик, приложив руку к шляпе.
— Извольте командовать… по принадлежности.
— Слушаюсь! — отвечал поручик. — Смотри же, ребята, не робеть; делать, что я буду командовать! — вскричал он, обратись к команде.
И поручик встал уже перед фронтом, вложил шпагу в ножны, вытянулся, откашлянул, разинул рот.
— Слу-у-у-у…
— Помилуйте! Адам Иванович! — прервал его звонкий голос городничего, скакавшего по городу для восстановления порядка и остановившегося перед фронтом подле окружного командира. — Помилуйте, вы по сие время не назначили караула к его высокопревосходительству, не отправили даже вестовых и ординарцев!
— Я свое дело очень знаю! — отвечал сердито Адам Иванович вслед за удаляющимся городничим. — Иван Иванович, извольте назначить караул, вестовых и ординарцев к его высокопревосходительству.
— Ребята, кому следует на караул? Выходи! — скомандовал поручик.
И солдаты завели спор, кому следует итти в караул.
— Не прикажете ли, Адам Иванович, поставить две будки к воротам его высокопревосходительства?
— Непременно, непременно! Да не забудьте назначить двух часовых к экипажу его высокопревосходительства.
— Слушаюсь! — отвечал поручик.
Адам Иванович отправился, сопровождаемый вестовыми, к его высокопревосходительству.
Между тем все чиновные и служебные люди города, члены купечества и городской голова нахлынули в дом казначея и на цыпочках вошли в маленькую залу. В мундирах, с подобострастною важностью на лицах, построились они по старшинству у дверей комнаты, держась левою рукою за шпаги, а тремя пальцами правой придерживая по форме треугольные шляпы.
Наблюдая почтительное молчание, они смотрели на притворенные двери гостиной.
Приемная зала есть также сфера солнечного мира, в которой носятся планеты разной величины и свойства. Быстрый и яркий меркурий носится из кабинета в приемную, из приемной в кабинет, крутится бесом около солнца, важен чужим светом; чиновный юпитер, по уши в шитом воротнике, с четырьмя своими спутниками, расставив ноги, глядит на всех свысока; заслуженный лысый сатурн, приобретший за долговременную службу и понесенные труды светлый ореол, сидит молчаливо и важно в углу залы; холодный уран, с синим носом, угрюм и мрачен, стоит в другом углу; он в немилости у солнца, на него никто не смотрит, никто не видит его, кроме наблюдательных астрономов и семи жалких подчиненных. Марс, в красном воротнике, заложив палец за мундирную пуговицу, надут и рдян, стоит, вытянув неподвижную шею и передвигая вправо и влево зрачки, готовые всегда стать во фронт перед ясными очами начальника. Все прочие малой величины планеты и спутники, как неподвижные звезды, рассыпаны по зале, стоят в почтительном положении, посматривая на восток, ждут солнца. Люцифер повещает его… Взойдет оно, и важность планет исчезает, их не видно, в зале как будто никого нет, кроме солнца.
В зале казначея вся эта процессия была проще, провинциальное.
Но вот дверь в гостиную отворилась, все вздрогнули, вытянулись…
Вышел казначей.
— Тс! — произнес он тихо. — Его высокопревосходительство не могут принимать теперь, они уснули.
Все на цыпочках подошли к казначею, обступили его, осыпали вопросами; но его начальник, председатель магистрата, имеющий полное право на его особу, воспользовался этим правом, взял своего подчиненного за руку и отвел в сторону для допросов.
— Боже мой! — раздался громкий голос из гостиной. Председатель отскочил от казначея, рассыпавшийся фронт чиновников построился снова, казначей бросился в гостиную. Подле постели стоял лекарь с ложкой микстуры, которую он хотел влить в рот больного.
— Она совсем почти лишила меня рассудка и вольности, похищает то время, которое я обязан посвящать должности, возложенной государем и отечеством!.. — произнес больной и продолжал что-то невнятно; и вдруг, взбросив голову, вскочив с места, вскричал: — Что я вижу? Это дом Софии? Это храм, где обитает божество души моей!..
Лекарь взглянул на казначея; казначей весь вспыхнул; "Не понимаю, — подумал он, — когда его высокопревосходительство был у нас и видел дочь мою!"
Городничий, услышав голос его высокопревосходительства, не утерпел. "Я начальник города, я должен явиться к генерал-губернатору, да и что ж за такая особа казначей, что смеет входить к его высокопревосходительству без доклада!" — думал он и вошел в гостиную.
Больной бросил на него взор и вскричал:
— Кто ты, дерзкий?
— Ваше высокопревосходительство!.. Я… городничий… честь имею.
— Кто осмелился лишить меня первого в жизни удовольствия? Говори! — продолжал больной грозным голосом.
— Не могу знать, ваше высокопревосходительство!.. Я не был предуведомлен о вашем приезде… У меня и квартира готова для вашего высокопревосходительства… постоянно шесть лет исполняю я должность свою с рачительностью…
Во время слов городничего казначей и лекарь стояли в почтительном положении, вперив очи в землю; а больной продолжал что-то говорить про себя и вдруг произнес вслух, прервав слова городничего:
— Что ж ты мне скажешь?
— При сем имею честь представить рапорт о благосостоянии вверенной мне должности…
Слова его прервал окружной гарнизонный командир. Вступив в комнату в кивере, он мерными шагами подошел к дивану, приложил руку к козырьку и произнес громко:
— Вашему высокопревосходительству честь имею…
— Сделайте милость, оставьте меня! — вскричал больной умоляющим голосом.
Адам Иванович отступил, замолк, затрясся.
— Неужели все против меня?. Неужели все согласились на мою погибель? Погибель! Нет!.. — и с этими словами, кинув грозный взор и сбросив с головы повязку, продолжал скороговоркою бессвязные слова.
Городничий, Адам Иванович, казначей и лекарь молчали, не смея поднять глаз.
— Что это тачит! — продолжал опять больной явственно. — Все за мной ходят и не хотят ни на час меня одного оставить!..
Городничий, Адам Иванович, казначей и лекарь, исполняя волю его высокопревосходительства, вышли из комнаты; а он продолжал говорить что-то громко, с сердцем.
— Пойдемте, господа, — сказал городничий, — его высокопревосходительство предупрежден против нас. Это каверзы господина казначея.
— Напрасно изволите говорить, напрасно! — повторял казначей вслед за уходящими.
В спальне казначея был ужасный спор между ним и его женою.
— Полно, сударь! Ты думаешь только о своей дочери, а мою ты готов на кухню отправить, сбыть с рук, выдать замуж хоть за хожалого. Я своими ушами слышала, как он произнес имя Ангелики.
— Помилуй, душенька, я могу тебе представить в свидетели Осипа Ивановича. Как теперь слышу слова его высокопревосходительства: "это дом моей Софии, моей дражайшей Софии!"
— Ах ты, этакий! Так ты и последний домишко хочешь отдать в приданое своей возлюбленной Софии!.. Нет, сударь, этому не бывать!..
— Прямая ты мачеха! Бог с тобой! По мне все равно: и Ангелика моя дочь; впрочем, кто тебя знает…
С сердцем казначей вышел из комнаты, не кончив речи.
— Лысый чорт! Сам в себе сумлевается! — проворчала казначейша и кликнула Ангелику.
— Принарядилась? Вот так! Хорошо; косыночку-то поспусти немного на плечики. Ну, ступай; скажи, что я, дескать, лекарства хочу дать вашему высокопревосходительству.
Вятской породы, рябенькая, одутловатенькая Ангелика, получив наставления от матери, вошла в комнату больного.
Он лежал в забывчивости, глаза его были устремлены в потолок. Ангелика стукнула склянкой.
