- Здесь свободно? - спросил Петр, уже присев.
Ему кивнули.
Он благодарно откликнулся:
- Спасибо.
Его разглядывали, впрочем, недолго.
Петр взял со стола журнал, листнул. Картинка. Текст.
Он приблизил журнал к самым глазам, локоть уперся в подоконник.
Такой прохладой повеяло из окна - и он вдруг заснул, как провалился в темноту.
Его разбудили.
Он поднял голову, не соображая в первые мгновенья, где он, что с ним, не слыша слов, обращенных к нему.
За окном - ранние сумерки.
Поезд стоит.
Лес, закат над деревьями, розовый.
- Ваш билет, гражданин, - говорил ему контролер. - ...Билет где? Предъявите, - повторил контролер.
- Билет?.. - Петр поднялся. - Понимаете, какое дело. Нет билета.
Купе смотрело на него с удивлением. Петр смутился.
- Как это нет? Каким образом? - повторил контролер.
- Нет, и все. Да вы не волнуйтесь. Я сойду сейчас. Это какая станция? - Петру хотелось скорее выйти отсюда.
Его вели по вагону, к выходу.
- Это не станция, а разъезд, - говорил контролер, все же удивленный таким поворотом событий. - Взрослый человек, а без билета. И, кажется, вроде и не пьяный...
Петр шел молча.
- Вам куда вообще надо? - спросил контролер, идущий позади Петра. Места еще будут...
- Да нет, спасибо, мне как раз сюда и надо. Спасибо. - И он спрыгнул на землю - платформы здесь не было.
Разъезд и вправду был невелик. Сады подступали к железнодорожному полотну. Яблоки светились в темноте. Слышался чей-то смех. Первые звезды вспыхивали - и жара к вечеру спала, а может быть, уже здесь и воздух был совсем другой, и тихо как-то по-необычному, и голоса слышны далеко, гудки.
Тут же, у вагонов, немногочисленные женщины в платках, босоногие девчонки и расторопные ребята торговали ягодами, семечками, полкурицей, горячей, в газете, молоком, отварной картошкой с луком, огурцами. Много было хорошего, да денег у Петра, как выяснилось, была только какая-то мелочь - по всем карманам искал.
Он шел мимо товарного состава, стоявшего рядом с пассажирским и застрявшего на этом разъезде, вероятно, по сходным причинам.
На платформах, прикрытые брезентом, стояли машины, станки в ящиках, огромные желтые катушки с кабелем и еще что-то, размещенное плотно, пронумерованное черными цифрами.
В раскрытых дверях большого транспортного вагона (двери широкие, раздвижные, находятся посередине) стояла девушка в светлом сарафане, в тапочках.
Взгляд ее, рассеянно обозревавший все вокруг, не выделял ничего, а лишь задерживался на отдельных предметах, равных в ее полусонном состоянии, - то на фонаре светофора, то на козе, бродившей между шпал, то на ярком окне пассажирского поезда напротив, то уж совсем не неопределенном - долго смотрела в степь, и наконец она увидела Петра, бредущего между путей.
Она была очень красива и понимала это, понимала, что пройти мимо нее просто так невозможно. Не было еще такого человека.
Рассматривая Петра с высоты своего положения, из дверей вагона, она обратилась к нему, как привыкла обращаться к любому, в полной уверенности, что всегда получит ответ.
- Это какая станция?
- Понятия не имею. - Петр еще издали заметил ее.
Она стояла над ним, загорелая, чуть сонная, помахивая ногой в тапочке.
- А долго стоять? - спросила девушка, глядя на него ленивыми глазами.
- А в какую сторону идет твой поезд, в ту или в эту? - не отвечая, спросил Петр.
- А в какую сторону тебе быстрей? - невозмутимо спросила девушка.
- К тебе, наверно, - сказал Петр.
- Все это треп. - Она махнула рукой. - Слушай...
- Что?
- Будь другом, а? Сходи на рынок. Купи чего-нибудь. Я б сама пошла боюсь от поезда отстать.
- У меня ни копейки. - Петр развел руками.
- Догулялся? - спросила она весело.
- Скорее, допрыгался, - в тон ей ответил Петр.
- На, купи в размере трешки. - Она подала ему миску, деньги.
- А если смотаюсь? - спросил Петр.
- Это от кого же? - усмехнулась она.
Петр посмотрел на нее с любопытством, потом вдруг подбросил миску, не глядя, поймал ее и побежал к рынку.
Он успел на ходу догнать уходящий товарный поезд.
Петр миновал несколько платформ, пока добрался к транспортному вагону.
В руках он нес миску и газету с огурцами.
Шагнул в вагон и остановился.
Женщины он не увидел.
Вокруг ящика сидели трое мужчин, играли в карты.
Молча обернулись на Петра.
Он тоже неловко молчал. Яркий фонарь покачивался над столом.
- Что, не подвалило? - сочувственно подмигнул ему самый пожилой из них. - Думал, один к ней пристроился?
- Не скрою, думал, - в тон ему весело ответил Петр.
- Кончайте, будем ужинать. А я решила, ты смылся, - из-за занавески вышла девушка с чайником. - Кончайте. Хоть бы на деньги играли... Надоело. Листик на листик. У валета морда похожа знаешь на кого? Забыла. Красивый парень, валет, усы, правда, вверх тормашками.
- Ты, валет, мотай отсюда, - сказал Петру парень в ватнике, наброшенном поверх майки. - Поставь миску и мотай.
- Куда? - Петр поставил миску на ящик.
- Ну, чего я тебе буду объяснять?
- Хочешь, встану вверх тормашками? - сказал Петр.
- Чего ты лезешь, чего задираешься? - подступила к парню девушка. Чего он тебе сделал?
- Ничего он мне не сделал, - спокойно сказал парень. - Мотай.
- Что мне, с поезда, что ли, прыгать? - спросил Петр.
- Может, сначала познакомимся, а после прыгнете? - спросила девушка.
- Да она же стерва, - сказал этот парень.
- Какая она стерва? - сказал Петр.
- Нормальная.
- Ну, стерва, - сказала девушка. - Доволен? - и, поцеловав его, ушла за занавеску.
Наступила пауза.
- Леха, - обратился парень в ватнике к мальчишке, - ты пошел бы глянул, как там...
Поезд несся по степи; уже была ночь, ее начало.
Неба такого не бывает в городе. И луны такой не бывает. Яркая луна, чудесная.
Алеша с фонарем обходил платформы, проверяя надежность крепления, брезент, знаки...
Фонарь покачивался в его руке.
Дул ветер.
Теплый, не успевший еще совсем остынуть воздух двигался, перемещался, мягко останавливался на лице.
Они уже пили, ели.
Все забылось, все неприязни кончились. В раскрытых дверях вагона летела вечерняя степь, редкие огни.
- ...Ну бросила тебя жена, - говорил пожилой человек Петру. - Кто любит ящики от апельсинов, а кто апельсины.
- Какие апельсины? - спросил Петр. - И жена меня, в общем, не бросала. Я вообще принципиально против - чего? ящиков или апельсинов? - задал он себе вопрос.
- Ты хороший парень, - уже говорил Петру его сосед в ватнике. Золотой.
Петр его тоже обнял.
- У меня большие неприятности, Витя.
- Какие, друг? - Витя обнял его.
- Капитан 2-го ранга уехал с моей женой в Геленджик... Честно говоря, все это вранье.
- Что? - спросил дед.
- Все, - сказал Петр. - Геленджик, в частности.
- А где это, Геленджик? - спросила девушка. - Надо бы съездить туда на всякий случай.
- Нет никакого Геленджика, - сказал Петр. - Отменили Геленджик. За ненадобностью.
- Паспорт у тебя есть? - спросил Петра Витя.
- А у тебя? - спросил Петр.
- Давай на стол, - вдруг приказал Виктор.
- Мы, знаешь, везем строго секретное оборудование в абсолютно несекретные места, - сказала девушка. - У него на этот счет заскок. Бывает. Ты лучше мне покажи. - Она взяла протянутый охотно Петром паспорт, развернула. - Люблю фотокарточки на документах смотреть. Все на них как на колу сидят.
Она вздохнула.
- Витенька, и почему ты не капитан какого-нибудь ранга? - и, естественно, не получив никакого ответа, вернулась к изучению паспорта. Так, женат. Зарегистрирован брак с гр. Павловой Екатериной Алексеевной, 1939 г. Точка.
- Ну, хватит, - сказал Петр.
- Один ребенок, - продолжала она читать, - мало. Так, фотокарточка. Она вдруг повалилась от смеха. - Ой, помру! Собака! Надо же! А это что теперь, мода такая, собак на груди носить?
Петр отобрал паспорт.
- Что за жизнь! - говорила она. - Все женаты. Ни одного живого человека. Собаку носит. Тоска... - Она повернулась к Виктору, долгим взглядом посмотрела на него и спросила задумчиво: - Витя, милый, отчего ты такой... Может, я тебе чем мешаю?
- Мотала бы ты хоть в Геленджик, - оборвал ее Виктор. - Что тебе еще нужно?
- Откуда я знаю? - девушка весело развела руками.
- Зато я знаю, - хмуро сказал Виктор.
- Тебе-то откуда знать? - усмехнулась она. - Холодно что-то...
И ушла за занавеску.
Она появилась внезапно в очень красивой пушистой кофте. Напевая, прошлась загадочно мимо мужчин, вдоль двери.
Повернулась, демонстрируя обновку, и с той же значительностью, ни слова не говоря, исчезла за занавеской.
Следующие минуты были поистине каскадными.
Девушка, мгновенно переодеваясь за занавеской, застегивая и оправляя на ходу новые платья, блузки, кофты, сарафаны, все в бирках, этикетках, поправляла шляпу, двигалась перед этой небольшой, но внимательной аудиторией, плавно неся свое большое тело, увлеченная этой игрой, очень довольная, что ей все идет, и что она нравится - она понимала - и от этого была еще лучше.
