"Наверно, курица с рынка, парная... - думала Оля, неторопливо разжевывая и глотая мясо. - Он что, снимает эту квартиру? Или знакомых просто... Ремонта лет двадцать не было... и мебель - "гей, славяне!..""
Тело Бурмистрова охватила дрожь, он набирал со всхлипом воздуха и ревел в подушку свое "это нэ!", неотрывно глядя на куски мяса, исчезающие в Олиных губах. Дрожащие ноги его подкосились, он упал на колени.
"Смотри вокруг, вокруг..." - приказывала Оля себе.
На стареньком телевизоре стоял пластмассовый ослик.
"Иа-иа! - глянула на него Оля и чуть не поперхнулась. - И запить нечем... не спеши, дура..."
Крики Бурмистрова усилились и перешли в нечленораздельный рев, его лысина тряслась.
Оля проглотила последний кусок и отодвинула тарелку.
Бурмистров сразу смолк, обмяк и выпустил подушку из рук. Отдышавшись, он вытащил из кармана платок, вытер мокрое лицо.
- Все? - спросила Оля.
- Да, да... - Он громко высморкался.
Она встала из-за стола, прошла в коридор и стала одеваться.
- Сейчас... - заворочался на полу Бурмистров, вставая.
Прошел в коридор, помог Оле надеть плащ и протянул деньги - 125 рублей.
- Вы тогда забыли взять.
"Помнит... - Оля взяла деньги и туг же почувствовала и поняла, насколько она важна для этого плюгавого полусумасшедшего человека. - Сон какой-то..."
- Извините, Ольга... я... не могу... не смогу вас проводить... пробормотал Бурмистров.
Выглядел он жалко.
- Тут рядом, - Оля повесила футляр на плечо.
- Через месяц... прошу вас... - Он смотрел себе под ноги на зашарканный паркет.
Оля молча кивнула и вышла.
Спустилась в лифте, тупо читая похабные надписи на деревянных дверках, вышла из сумрачного подъезда и направилась к метро.
Стоял пасмурный сентябрьский день. Но дождя не было.
"Пить хочу", - заметила Оля автомат с газировкой.
Подошла. Автомат работал, но стаканов не было. Оля вошла в продуктовый магазин. В мясном отделе толпилась очередь. Послышалась женская брань, кто-то кого-то отталкивал от прилавка. Из очереди выбралась раскрасневшаяся женщина с авоськой. Из авоськи торчали четыре пары желтых куриных ног. Женщина на ходу полуобернулась к очереди и громко произнесла:
- Курятины ей захотелось! Рвань!
И вышла из магазина.
Приступ смеха обрушился на Олю. Она громко рассмеялась, скорчилась, закрыв рот обеими ладонями, шатаясь, побрела в бакалейный; там смех согнул ее пополам, футляр слетел с плеча, она едва успела поймать его и захохотала так, что в полупустом бакалейном все притихли. Слезы брызнули у нее из глаз. Привалившись к обложенной белым кафелем колонне, Оля смеялась, стоная и качая головой.
- Смешинка в рот попала? - окликнул ее продавец консервов.
Оля вытерла слезы.
- У вас есть минеральная?
- "Дрогобыч".
- А... в стаканы вы наливаете?
- Нет. - Он с улыбкой разглядывал ее.
Оля вышла из магазина. Доехав до метро "Октябрьская", села на 33-й, вышла возле магазина "Минеральные воды" и жадно выпила два стакана боржоми.
"125 рублей! Он не дал мне хлеба, - вспоминала она, идя пешком домой на улицу Губкина. - И пить запретил. Почему? И не просил еще поесть, хотя там осталось еще... Да. Если человек идиот, то это надолго. 125 рублей... Ужас! А началось-то все на пляже в Кацивели. Сидел, сидел рядом в бумажной шапке с кульком черешен, а потом подошел: "Угощайтесь". И я взяла".
Дома ее ждали тихая мать (шумный отец-профессор был в университете), красный сеттер Рэдди, судак по-польски с рисом и бесконечный Пруст.
Отказавшись от обеда, она прошла в свою комнату, набрала номер Володи, чтобы рассказать ему все, но, едва он подошел, положила трубку.
- А зачем? - спросила она свое отражение в зеркале шкафа. - Пусть никто не знает.
Назавтра она купила у скрипичного спекулянта две струны (ля и ми) фирмы "Пирастро" по сорок рублей за каждую, а в комиссионке на Сретенке французский сине-белый шарфик за 32 рубля 50 копеек.
Через месяц в 14.30 она стояла у памятника Пушкину.
Бурмистров слегка опоздал, отвез ее в ту же квартиру и, накормив жареной свининой с овощным салатом, наревевшись вволю, заплатил 100 рублей.
Оля решила копить деньги на хорошую скрипку. Она положила сотню в прочитанный томик Пруста и задвинула его во второй ряд книжного шкафа.
"Жаль, что всего лишь раз в месяц, - думала она, засыпая. - Если б раз в неделю, а? Я бы на третьем курсе на Шнейдере играла".
Прошел год. Оля перешла на третий курс Гнесинского института, рассталась с Володей, оттесненным красивым флегматиком-пианистом Ильей, разучила концерт Моцарта, хорошо сыграла квартетом на институтском конкурсе, прочитала набоковскую "Лолиту", попробовала анашу и анальный секс.
Встречи с Бурмистровым проходили регулярно по первым понедельникам каждого месяца.
В декабре она приехала к памятнику с температурой 38 и, истекая соплями, с трудом съела мясное рагу под стоны Бурмистрова; в апреле после жирной осетрины ее сильно мутило; в мае, наевшись перепелок с брусникой, она проснулась ночью с криком: ей приснился Бурмистров, выпускающий изо рта толстенного питона; в июле после печени в сметане она мучилась страшными резями в животе. А в августе она загорала на пляже в Коктебеле, положив голову на пухлую, поросшую рыжими волосами грудь Ильи.
Бурмистрова Оля вспоминала иногда, дав ему кличку Лошадиный Суп. Она чувствовала, что он занял в ее жизни определенное место, но - какое, она не понимала. Зато словосочетание "это нэ" прилипло к ней, она им пользовалась часто, бормоча, когда что-то удивляло или разочаровывало.
- Ну, это нэ! - топала она на себя ногой во время игры на скрипке, когда пальцы не повиновались.
- Это нэ! - качала она головой, глядя на очереди в магазинах.
- Это нэ-э-э... - шептала она в ухо Илье, когда он ее быстро заставлял кончить.
Однажды, торопясь на встречу с Бурмистровым, она отказалась пойти с Ильей на закрытый просмотр "Из России с любовью".
- У тебя кто-то появился? - спросил догадливый Илья.
- Лошадиный Суп, - весело ответила она.
- Что это?
- Ты не поймешь.
Как и Володе, она ничего не сказала Илье.
Наступил 1982 год. Умер Брежнев. Умер Редди, отравившись крысиным ядом. Оля перешла на третий курс и за 1600 рублей купила себе скрипку немецкого мастера Шнейдера, соврав родителям, что инструмент ей отдала отчисленная и вышедшая замуж за грузина подруга. С Бурмистровым она продолжала встречаться на той же самой квартире. Она настолько привыкла к реву Лошадиного Супа, что не обращала на него внимания, а думала о поглощаемой еде:
"Мало гарнира... и цветная капуста просто отварная, а не обжаренная в сухарях... но мясо хорошее... и салат свежий..."
Получив деньги, она шла в ближайшую столовую, брала стакан теплого компота и быстро выпивала стоя. Деньги больше не копила, а просто тратила на себя.
Так прошло еще полгода.
Потом что-то стало происходить с едой, которую предлагал ей Бурмистров. Еды не стало меньше, и она по-прежнему оставалась хорошего качества, но она стала измельчаться. Мясо, рыба и овощи разрезались на маленькие кусочки, и все подавалось как салат. Оля ела, не задавая липших вопросов, Лошадиный Суп выл своё "это нэ-э-э!". Наконец еда измельчилась настолько, что трудно было понять, что ест Оля - перед ней ставилась тарелка с тщательно перемешанной окрошкой из мяса (или рыбы) и овощей.
"Еще накормит чем-нибудь..." - недоверчиво смотрела она на полную тарелку, но, пробуя, понимала, что это всё та же нормальная еда, и успокаивалась.
Однажды Бурмистров поставил перед ней тарелку с ежемесячной порцией окрошки, но окрошка занимала только одну половину тарелки; другая половина была пуста.
"Что это за фокусы? - нахмурилась Оля. - Другую половину он сам съел?"
Но молча взяла вилку и стала есть мешанину из мяса индейки, салата и вареного картофеля. Бурмистров в этот раз выл особенно протяжно. Его плешь ходила ходуном, руки конвульсивно тискали подушку.
- И это нэ-э-э-э-э-э! Нэ-э-э-э-э!! - блеял он.
Доев, Оля положила вилку и встала.
- Вы не доели все... - хрипло пробормотал Лошадиный Суп. - Доешьте, пожалуйста...
Оля посмотрела на пустую тарелку:
- Я все съела.
- Вы не доели другую половину.
- Я все съела. Посмотрите. Вы просто не видите.
- Я вижу лучше вас! - визгливо выкрикнул он. - Вы не доели другую половину! Там тоже еда!
Оля непонимающе смотрела:
"Он что - спятил?"
Бурмистров заворочался на полу.
- Ольга, не мучьте меня, ешьте!
- Но тут нечего... - нервно усмехнулась она.
- Не мучьте меня! - закричал он.
Она опустилась на стул.
- Ешьте, ешьте, ешьте!
"Сбрендил!" - вздохнула Оля, взяла вилку и, зачерпнув невидимой еды, отправила ее в рот.
- И это нэ-э-э! И это нэ-э-э-э!! - завыл Бурмистров.
"Театр мимики и жеста!" - усмехнулась про себя Оля, медленно поднося вилку ко рту, беря с нее губами невидимую пищу, жуя и глотая.
Ей даже понравилась такая игра. Поев так, она положила вилку.
