воздух, забивали уши, во дворе дома стояли люди, молчали, говорить было бесполезно, разве что кричать в ухо. Когда они смолкли, ещё несколько минут все молчали, боясь говорить от того, что их не услышат соседи. У второго подъезда нашего шлакозасыпного дома стояла библиотекарь дворца культуры Нина Осиповна, одетая в тёмно-зелёное пальто с воротником из чернобурки, в руках – ридикюль, из него она достала платочек, приложила к глазам и сказала:
– Умер Сталин… Иосиф Виссарионович. По радио уже сделали сообщение. Гудки будут весь день повторять…
Из подъезда вышел её муж, учитель школы, взял жену под руку, повёл к остановке автобуса. Люди стояли, молчали, видимо, до них ещё не дошли слова библиотекаря. Сосед, повар дядя Шура, проживающий рядом с нами, отец пятерых мальчишек, запахнул моё расстёгнутое пальто, прикрыл ладошкой рот, который я, услышав такие слова, забыл закрыть, сказал тихо:
– Топай домой… Простынешь. И трусы поддёрни, а то девки любить не будут за одну нехорошую мужскую болезнь…
С крыши уже начали капать весенние слёзы, ожили длинные сосульки, заиграли всеми цветами радуги, на снегу образовались тёмные дорожки от талой воды. Все последующие дни я видел, как плачут люди: одни громко, чтобы все слышали, а, главное, видели их слёзы, другие – незаметно, вытирая глаза платочком. Но я не помню, чтобы плакали мужчины – рабочие комбинатов: они ходили на смену, носили с рынка продукты, чистили снег на улице, курили, собравшись группами, что-то говорили друг другу, но точно не плакали, тем более, не рыдали. На митинги рабочие выходили по сменам, двадцать-тридцать минут хватало, чтобы выступили все активисты.
В школе прошла пионерская линейка, на улице, но младших – мудрый директор Николай Иванович Яблочкин – на площадку не пустил, мы слушали рассказы учителей о великом Сталине в тёплом актовом зале. Капитолина Сергеевна, учительница нашего класса, добрейшей души старушка, вышедшая замуж за бригадира плотников и воспитавшая четверых сыновей, двое из которых погибли на войне, говорила ровно и спокойно, как всегда, будто пересказывала биографию большого писателя. Мы жили рядом, она после уроков взяла меня за руку и повела домой. Делали мы так часто, но сегодня я понял, что Капитолина Сергеевна или ослепла, или ни на что не реагирует: шла по лужам, черпая ботами холодную воду. Пришлось уводить её на обочину дороги, подальше от особо глубоких проталин. Через день к нам пришла новая учительница, а наша – простыла, её положили в больницу с двусторонним воспалением лёгких. Так до летних каникул мы и не видели нашу любимую старушку.
А летом дядю Мишу взяли да и арестовали. Мы долго допытывались у взрослых: за что да как это случилось с ним. Дело оказалось в нашей реке, которую он решил спасти. На окраине посёлка уже много лет стояла запруда, перегораживающая реку Ленточку, стремительную на перекатах или в горловинах тяжёлых глинистых берегов, на которых любят расти только сосны. И плавную, даже ленивую на луговых разливах, где осока да камыши, не боясь, дошагали почти до середины реки. Никто не разводил рыбу в водах Ленточки специально, но сазаны, лещи и щуки удивляли своими размерами даже бывалых рыбаков.
И Миша-Лётчик поражался живучести реки, которую через пару лет, а то и ежегодно, спускали, поднимая заслонки на плотине. Делали это, как правило, одни и те же мужики, якобы заручившись согласием большинства жителей посёлка. Вот только день сброса воды они, как правило, никому не называли: на рассвете или даже ночью с фонарями бродили наспех сбитыми группами по вязкому дну, собирая в джутовые мешки много килограммовых рыбин, а непокорных особей, рвущихся на свободу, забивали тяжёлыми дубинками или специально отточенными вилами с короткими черенками. Когда посёлок просыпался и жители выходили на берег, то на дне водохранилища оставались одни мальчишки, выковыривающие палками из тины тёмно-бордовых раков.
Дядя Миша не стал больше никого предупреждать, пугать милицией и рыбоохраной, сходил к знакомым ребятам в ОСОАВИАХИМ, благо он там успел поработать сразу после войны, нашёл на складе учебные мины, выпросил бикфордов шнур якобы для шкурных целей браконьерства, ну, а как зарядить мину, считал он, младенец знает. План у него был прост, как и всё, за что бы он ни брался: в нескольких местах плотины он заложит начинённые взрывчаткой мины и приведёт их в действие. "Шарахнет так, – говорил он самым доверенным друзьям, – что река войдёт в своё старое русло и будет также спокойно бежать до Волги-матушки". Надо честно сказать, не все верили в успех его плана, предупреждали об одном: только бы на плотину кто-то не зашёл, особенно мальчишки любят с мостков нырять в воду. "Я сделаю взрыв, как и эти подлецы-живодёры, ночью… – он верил в успех своего правого дела, – к утру вода вся сойдёт, намного быстрее даже, чем при поднятых заслонках. И пусть это освобождение реки будет 9 мая, во имя дня Победы!"
Но кто-то доложил участковому милиционеру, дяде Вале Скотникову, тоже фронтовику, что задумал Мишка-Лётчик. Тот пришёл к нему домой, поиграл с девчонками, попил с хозяином чайку и как бы, между прочим, сказал:
– Миш, за самовольный взрыв – статья предусмотрена и тяжёлое наказание. Это тебе не браконьерство со штрафом в сто рублей. Лет на… можно загреметь.
– Не понял, Валя. Ты меня пришёл предупредить, что ли? Или напугать? Нет у меня ни-че-го! И никто ничего не докажет…
Тогда через час-полтора к сараю Миши-Лётчика подъехал тяжёлый мотоцикл с коляской, за рулём – участковый, на заднем сидении – сержант из отдела милиции, кстати, тоже наш парень, из посёлка. Они вскрыли сарай, тихо – мирно сложили три мины в коляску, даже бикфордов шнур не тронули, увезли опасную находку с глаз долой. А потом уже приехали за дядей Мишей, арестовали его за подготовку браконьерских снастей, куда входили запас пороха, злополучный шнур и самогонный аппарат, который заодно вытащили из сарая и приобщили к делу. Так вот и попал народный мститель на пару дней за решётку. Был даже суд в поселковом нарсуде, Мише-Лётчику "припаяли" штраф за хранение пороха, а главное – за изготовление самогонного аппарата, в размере, по-моему, трёхсот рублей. Кстати, велосипед "ГАЗ" в полной комплектации стоил в то время четыреста рублей. Хорошо помню, как со школьным другом собирали эти деньги почти два года, но велосипед всё же купили, правда, один на двоих…
6 – Отцы и сыновья
Официально праздновать день Победы стали в 1965 году. Я уже служил в Советской Армии, призванный со второго курса института, поскольку наш год рождения явно не мог закрыть потребности воинского призыва. Конечно, три года службы – многовато
