электронного варианта, только в печатном виде».
«Это срочно?»
«Более чем. Давай встретимся в парке, много времени это не займёт».
Она согласилась и мы договорились встретиться через несколько часов. Теперь предстояло определиться, в чём же конкретно заключалась необходимая мне её помощь с переводом.
До этого я уже удивлял её своими переводами сонетов Шекспира. Ну как переводами… Я скачивал в Интернете подстрочный перевод сонета и просто облекал его в стихотворную форму. Получалось неплохо, по крайней мере, ей очень нравилось. И я решил, что мы вместе с ней переведём какой-нибудь сонет Шекспира. Она ведь мне жаловалась, что пробовала сама, но у неё не получалось.
Где-то час я потратил на поиски подходящего сонета, потом ещё час делал из корявого подстрочника более или менее приличное стихотворение. Надо было ведь сохранить и форму английского сонета: три четверостишия с перекрёстной рифмой и двустишие в конце, и о смысле не забывать. Но я справился с этим и выдвинулся на это необычное мероприятие, не очень уверенный в его успехе.
13
В парке было целых пять озёр и несколько аллей. Вдоль одной аллеи тянулись лавочки и мы с ней сели на одну, которая с двух сторон была прикрыта кустами больше остальных.
– Ну, – сказала она, – что от меня требуется?
– Помнишь, ты говорила, что у тебя никак не получаются переводы Шекспира? Вот мы с тобой сейчас и будем переводить Шекспира, – с этим словами я достал распечатки сонетов и чистую бумагу.
Надо было видеть Настино лицо в тот момент. С одной стороны, она злилась, что её обвели вокруг пальца, а с другой – ей было приятно, что ради неё молодой человек придумал такой хитроумный способ вытащить её на свидание.
Она, конечно, вопила:
– У меня ничего не получится!.
А я ей отвечал:
– Я с тобой, поэтому получится.
И ведь мы перевели! Причём тот перевод, что сделал я дома, и тот перевод, что сделали мы в парке, – это были два совершенно разных стихотворения, при этом почти не потерявшие ни форму, ни смысл первоисточника. Наш с ней перевод она оставила у себя, я свой впоследствии опубликовал в Интернете. Не знаю, что она сделала со своим. Мне хочется верить, что она не выкинула и не потеряла его. Мне хочется думать, что иногда она достаёт тот листок бумаги оттуда, где он лежит, читает наш с ней перевод сонета, и вспоминает себя, меня, тот тёплый летний вечер, универ, и хоть чуть-чуть, но жалеет, что это всё уже никогда не вернётся.
14
Настя, я всё пытаюсь понять, почему я пишу именно о тебе? Ведь у меня были девушки и до тебя, были и после. Но даже с другими девушками ты всё равно лейтмотивом проходила через мою жизнь. Я любил их, любил каждую из них, но иногда видел в их лицах твои черты. Они потом уходили, но твой образ и ты сама всё равно возвращались в мою жизнь. А может ты никуда и не уходила? Я читал стихотворение или книгу, и в женском образе, который мне нравился, видел именно тебя. Не тех, кто был до тебя, и не тех, кто был после, а именно тебя.
Я помню тем летом ещё до встречи с тобой, я катался по городу на велосипеде и заехал на двухъярусный мост. Я остановился и стал смотреть на реку, которая несла свои воды куда-то, где я никогда не был. И я поклялся, что это будет лучшее лето в моей жизни.
Не знаю, лучшим ли оно было, но оно было чертовски хорошим. Ты тогда изрядно потрепала мне нервы, но ты того стоила.
15
На следующий день после наших с Настей поэтических экспромтов я отправил ей такое сообщение: «Не видел тебя уже целую вечность. Через два часа в парке». И не дожидаясь ответа, сел на велик и поехал в парк. Два часа я нарезал круги, потом припарковал байк на задворках ДК, который располагался в парке и отправился в ту сторону, откуда обычно приходила Настя.
Около двух часов я прождал её, но она не пришла. Пропустить я её не мог, потому что иных путей от её дома до парка не было. В угрюмом настроении я поплёлся обратно за велосипедом.
Я шёл по аллее и ни о чём конкретном не размышлял. Было почти девять вечера, но на улице было светло и все лавочки в аллее были заняты людьми.
Я увидел, что впереди вокруг одной лавочки прыгает какой-то мужик, голый по пояс. Я сначала не взял в толк, чего это он прыгает, а потом, подойдя ближе, увидел: рядом с ним на скамейке сидела девушка и собственно эту девушку он и бил. Бил несильно, но всерьёз, да и какая к чёрту разница, сильно или нет? Девушка закрыла голову руками и ничего не пыталась изменить. Но больше всего меня взбесило то, что вокруг было полно народа, куча здоровых взрослых мужиков, и почти все это видели, но никто, вообще никто из них даже не попытался вступиться за эту девушку.
К стыду своему, я хотел сначала пройти мимо, сделать вид, что не заметил, но потом подумал: а если бы Настя пришла? Если бы она шла рядом? Тогда бы я тоже прошёл мимо и сделал бы вид, что не замечаю? К тому же помогла злость на этих горе-мужиков вокруг. А если бы их дочерей, сестёр, жён или матерей так бы бил какой-нибудь ушлёпок? Тоже бы сидели, лыбились и делали вид, что ничего не происходит?
Он бил её по голове, а сам оглядывался вокруг. Мы встретились взглядом.
Несмотря на то, что мне было всего двадцать лет, я выглядел гораздо старше. Я был одет в джинсовый костюм, белую футболку, а рукава засучил по локоть, да и сам по себе я был довольно крупным. Я погрозил ему кулаком. В поединке между нами, скорее всего, выиграл бы он, но, как и всегда бывает, те, кто бьёт женщин, на поверку оказываются самыми последними трусами. Этот не оказался исключением. Он тут же забормотал:
– Да не, не, я её не бью, всё нормально уже, видишь?
И даже чмокнул её и стал гладить по рукам, которыми она закрывала голову.
Я ответил ему, что через пять минут вернусь и если увижу, что он ее бьёт, ему не поздоровится. И пока они были в поле зрения, оглядывался. Они сидели тихо. Через пять минут,
