когда я ехал обратно на велосипеде, этой парочки уже не было.
Потом я написал Насте об этом случае. Я не хвалился и не стремился показать, какой я бесстрашный герой. Наоборот, я спрашивал у неё: как так что никто не защитил эту девушку?
Кстати, знаете, почему она не пришла? В ответ на моё сообщение: «Не видел тебя уже целую вечность. Через два часа в парке», она написала следующее: «Ты пьян? Мы виделись вчера».
16
Я упорно добивался, чтобы Настя стала моей девушкой, а Настя позволяла мне этого добиваться. Она нет-нет, но выбиралась в парк на встречи со мной.
Сессию я сдал, что-то оставил на пересдачи, ухаживал за красивой, умной девушкой, теперь надо было и о работе подумать. Не о постоянной, всё-таки я был студентом, о временной, но работать было надо.
И после поисков я пошёл в ближайший супермаркет «Виктория» на должность корзинщика. Кто это? А вот вспомните корзинки или тележки, с которыми вы ходите по супермаркетам. Вы берёте их, но при этом не задумываетесь, что они не сами по себе появляются в том месте, откуда вы их берёте. Их собирает по всему магазину и составляет обратно раб обычно в зелёной униформе и с бэйджиком на груди. Вот одним из этих рабов был я. Я бегал по магазину с этими проклятыми корзинками и тачками две через две смены с 8 утра до 10 вечера.
Это была ужасная работа. Я заступал, когда ночная смена ещё работала. Я заканчивал, когда ночная смена уже час как работала. В первый день я думал, что умру. Сменившись, я еле-еле добрался до раздевалки на втором этаже. Приехав домой, я пообщался с Настей и лёг спать, чтобы назавтра опять вернуться в этот дурдом.
17
Итак, я работал в «Виктории» и попутно встречался с Настей. По большей части всё в том же парке. Как-то мы с ней встретились, а небо всё было затянуто тучами. Мы оказались на одной из аллеек, кроме нас не было народу вообще, и тут хлынул дождь. Только не было ничего, а тут вдруг льёт как из ведра. Я открыл зонтик и мы с Настей остановились в середине аллеи. Мы стояли так близко друг к другу, как никогда до этого. Обнять её я пока не мог, но этого и не требовалось. Мы стояли рядом, она была рядом, я смотрел в её какие-то магические глаза, меняющие цвет в зависимости от освещения, чувствовал её дыхание, и мы разговаривали. Потом Настя вдруг замолчала. Я сказал несколько слов и тоже умолк. Почему-то отпала необходимость в разговорах. Мир был вокруг нас и никого кроме нас в этом мире не было. Дождь лил, но мы не были в обиде на этот дождь, он был нашим другом, и всё вокруг было нам близко, понятно и дорого. Мы с ней искали пути друг к другу, как их ищут миллионы влюблённых каждый миг по всему миру, в наших душах ломались стены, которые мы с ней строили, и из-за этих стен спешило сквозь дождь к свету и Солнцу что-то очень хорошее. И мы с ней удивлялись, что же это спешит навстречу к Солнцу и свету, и насколько же оно сильное, что никакие стены перед ним не преграда, потому что те стены, которые строили мы в своих душах годами, оно сломало за считанные секунды.
18
Настя была очень романтичной особой. Она много читала, отлично рисовала (всё больше корабли и драконов с крыльями птиц) и считала саму себя совершенно не приспособленной для реальной жизни. Она была из тех девушек, которые больше любят музеи нежели кино или кафе.
И как-то мы с ней пошли в её любимый музей. Он располагался на корабле, который уже лет сорок не выходил в рейсы, а до этого сделал много выходов в качестве научно-исследовательского судна. Собственно, корабль этот был частью комплекса более крупного морского музея, но билеты можно было купить и конкретно на него. Настя сказала мне, что в остальных частях этого музейного комплекса ничего интересного больше нет. Так это или не так, не знаю, но в тот день мы пошли только на этот корабль, который назывался «Витязь».
Часа три мы потратили на этот музей. Облазили всё вдоль и поперёк. Для людей, интересующихся подобной тематикой, там, без сомнения, было много интересного. Настя, по крайней мере, смотрела во все глаза, хотя неоднократно тут бывала раньше.
Потом мы немножко посидели на лавочке возле музея. Погода стояла отличная, люди гуляли, а мы держались за руки. Я пристально смотрел на неё и улыбался.
– Чего такое? – спросила она.
– Блин, – говорю, – какая же ты всё-таки красивая.
Она отвернулась, но руку не убрала.
– Ну вот опять краснею, – говорит и другой рукой перекинула копну волос, чтобы закрыть лицо, – не смущай меня.
– А мне нравится тебя смущать.
– Я заметила!
Ей надо было уже идти домой и мы пошли пешком по короткой дороге. С моей стороны это было садизмом чистой воды, потому что Настя была на шпильках. Она храбрилась до последнего, но когда мы подходили к нашему любимому парку, не выдержала и сдалась:
– Я устала идти, – сказала она с интонацией капризной маленькой девочки, – давай уже придём.
Это тоже был один из её приёмчиков – эти плаксивые интонации, эти алогичные фразы типа «давай уже придём», но это было частью её самой, и мне нравилось это в ней. Я любил это.
Как и её саму.
19
Работа в этом проклятом супермаркете всё больше и больше напрягала меня. Дело было даже не в том, что это была муторная и тяжёлая работа, а в том, что зарплата была 7000 рублей. Даже для 2009 года это было очень мало.
Да и в конце концов, я был молод, безответственен, у меня была девушка, а на дворе было лето. И мне хотелось гулять с этой девушкой.
Вот что стало последней каплей.
Иногда Настя с родителями на выходные уезжала далеко за город, к бабушке и дедушке. И как-то раз она мне сказала, что на ближайшие выходные планируется поездка. Сказала она это мне в среду, а мои смены выпадали на четверг и пятницу, потом мы бы не увиделись субботу и воскресенье из-за её отъезда, а в понедельник-вторник я опять допоздна работал. И я возопил к небесам: «Это что же, мы с тобой целую неделю не увидимся?». А
