в большом городе, который и так разрывается от миллионов страниц!.. Перешел в социальную сеть. Положительная рецензия. Еще одна. И еще… А имеют ли они хоть какой-то вес? В конце концов я заплатил этим людям деньги. Разве могут они в таком случае написать что-то плохое? Ужаснее всего, что все эти вложения в сущности не окупаются. Как будто мои и без того малые деньги летят на ветер.
А перестать этим заниматься я не мог. Мне кажется очень ужасным прожить жизнь и никак не обозначить своего существования. Но люди обходят стороной все мои обозначения, обращая внимание на какие-то другие знаки, которые кажутся мне странными, глупыми и пустыми.
Я отодвинул ящик стола. Подкатилась полупустая бутылка виски. Я поднял взгляд. Фигура начальника ходила поблизости. Когда он уйдет, подумал я, выпью столько, сколько захочу. Вернее столько, сколько там есть. Я устал, очень устал.
После очередного потрясения, принятого слишком близко к сердцу, он вдруг увидел мир таким, каков он есть на самом деле. В один момент он осознал, что мир, увы, продолжит существовать и после его смерти, что мир существует вовсе не потому, что существует он.
Сейчас он шел по пустынный ночной аллее и в одночасье осознал полное одиночество. Не то одиночество, от которого хочется лезть в петлю, когда единственный лучик света послал тебя к черту, а после еще и ужасно разочаровал, но то ужасное одиночество, когда понимаешь, что ты потерял саму связь с миром, потерял смысл всех предметов и остался один на один с этим осознанием. Он смотрел на дома, притаившиеся в темных дворах, на пугающие ветки деревьев, на редкие машины, проезжавшие мимо, но все они как бы утратили свои качества. Все представления о вещах ушли прочь как сон; теперь от них остался лишь бессмысленный, ничего не значащий облик. Схожее чувство можно испытать, если очень долго произносить какое-то слово, пока наконец оно не превратится в бессмысленный звук.
На мгновение он остановился, тряхнул головой и пристально уставился на свои руки. Но чем пристальнее вглядывался, тем более бессмысленными ему казались эти ладони и тонкие линии на них. В ужасе он присел на скамейку и начал прокручивать свою жизнь, но ничего кроме страшной бессмыслицы в ней не обнаружил… В какой-то момент он, кажется, утратил даже ощущение своего тела. Как будто он больше не был человеком, а был лишь бессмысленной тенью, двигавшейся в бессмысленном мире.
Я снова сидел за столом. Мучил компьютер, мучил клавиатуру, мучил себя. По-моему все было впустую. Я писал, редактировал, а потом и вовсе удалял абсолютно все. Меня ужасно бесило, что я не могу выразить то, что творится внутри меня; еще более бесило, что не находится человек, который указал бы на ошибки или напротив похвалил бы. Повсюду страшная пустота и одиночество, от которого я закрыл этот чертов «Word» и вышел на балкон. Я закурил и уставился в ночь.
Эмоции в очередной раз затуманили ему глаза. В порыве он стер все, что делал столько лет. Стихи, рассказы, пьесы, даже небольшие сценарии для короткометражек, которые он хотел снять сам – все отправилось в корзину компьютера. Нет более поганого чувства, чем осознание того, что все работы, казавшиеся тебя значительными, на самом деле ничего не стоят. Когда на деле оказывается, что все потребляют исключительно развлекательный бред, за которым нет ровным счетом ничего.
Наступил вечер. Воздух дрожал от противного стрекотания цикад. Он лег на траву и уставился в вечернее небо: градиент из светло-персикового переходил в глубокий янтарный.
Каждый день, полный праздности и мелкой суеты притуплял его тягу к работе, так что в конце концов он и не думал о писательстве. В один момент он и вовсе перестал ощущать себя писателем. Сначала он не обратил внимание на это. Но потом, в совокупности с молчанием ото всюду, куда он ни присылал работы, это чувство начало душить его. Теперь каждый новый день острым жалом впивался в тело, напоминая об утраченном смысле. Что теперь от него осталось? Он не смог ответить на этот вопрос и закрыл лицо руками.
За короткую жизнь он уже пережил достаточно событий, вытерпел множество чувств, многое прочитал. Столько всего было, о чем ему хотелось написать… Мозг по-прежнему в самый неожиданный момент присылал ему идею или воспоминание, за которые нужно было цепляться и не отпускать до самого конца, пока они ни будут разбиты на тысячи букв, но он не цеплялся за них. Он обязан был написать о чем-то еще, но теперь уже не напишет. Толку от этого все равно нет.
Какой сейчас день, месяц, год? Сколько мне лет? Все дни постепенно сливаются в один и я не вижу разницы между ними.
Завтрак.
– Хм, кажется, эта одинаковая еда за годы употребления стала безвкусной.
Я не придал этому значения и запихнул остатки в рот. Потом посмотрел на часы и пошел на выход.
Не успеваю я следить,
Как пролетает год за годом,
А жизнь уже не пережить…
Остановка. Гул машин с неопределенной стороны, щебетание птиц, солнце. А вот и мой автобус.
Пустота по кругу. По кругу…
Он сидел на крыше дома, свесив ноги вниз. Да, он всегда писал только о том, что его тревожило. Но все эти тексты оказались никому ненужными в этом большом жестоком городе. Все эти раскопки в руинах воспоминаний и несбывшихся надежд прошли стороной, никто их не заметил… И теперь он как никогда понял, что еще совсем немного и страшная бессмыслица повалит его на асфальт, отпинает, выпустит кишки и сожрет своей волчьей пастью.
Он поднялся, достал телефон и замер в ожидании….
В какой-то момент я наконец перестал бередить раны и в приступе последней надежды решил зайти на сайт. «Новый комментарий к произведению». Я равнодушно хмыкнул и нажал на уведомление. Открылась большая рецензия. Странно, я никогда не писал комментарии к рассказам этого человека и не платил ему за рецензии…кто же это?
Сейчас он сидел на крыше дома, уставившись вперед, на огни ночного города. Словно море во время шторма бушевали чувства, то погружая его в отчаяние, то накрывая тупой уверенностью в том, что все получится.
Удивительно, как всего несколько слов могут изменить жизнь. Вновь воскресли те чувства, с которыми он начинал писать, вновь появилось это прекрасное желание творить.
Я сидел и делал очередной отчет. Но что-то поменялось, верно? Да, я улыбался. Не потому, что люблю
