раздеваться при ней, я не сразу бы решился на это.
Но полноценной ссоры тогда не получилось.
Однако, вечером, ко мне подошла ее «старая подружка», Валя З., и, отведя меня чуть в сторону, сказала:
— НН просила передать: шо вона не хоче з тобою зустрiчатися. — И, задержалась возле меня, чтоб только вдолбить мне еще одну убойную фразу: — Да, я и сама бачу: шо у вас шось не клеїться, в последнее время». — Услышав это, я находился в полном смятении всех своих чувств, чуть не в ступоре; до меня с трудом доходили слова.
Придя немного в себя, я выхлестал из горлышка бутылку какого-то спиртного, и отправился к ней. Не дойдя до угла перед ее хатой, я попал в молодые сосны, совсем недалеко от ее обиталища, и свалился во сне. Что я хотел тогда сделать? — к сожалению, стерлось из моей памяти.
Ночью, протрезвев, я покинул свое неуютное пристанище, чтоб отправиться домой. Идти, в соседнее село, надо было с полчаса, переправиться через Сейм на лодке. Мне показалось, что село пребывает в глубоком сне.
Однако, за поворотом, возле жилища НН, раздался мотоциклетный рык, и — тут же — возле меня, очутился на своей «Яве», дружок ее прыщавого ухажера, — избранник этой Вали З.
— Ти ще найдеш собі подругу, — участливо, произнес этот тип. Все, оказывается, давно были в курсе наших дел. Я его не знал, а этот был в курсе. На тот момент, они все умилялись, что НН нашли достойную пару. Она была тоже счастлива, как и все население села.
Через два месяца (когда у меня появилась другая девушка), ее вернули ненадолго ко мне. Я ее принял такой, как вроде бы ничего не случилось. (Каюсь, я сразу же оставил девушку, которая давно мне нравилась, но, к сожалению, не судьба была в нее влюбиться). За десяток поцелуев, я простил НН ее похождения. Но, она стала другой. В этом я скоро убедился.
Тогда нас подстерегала ее мать — и снова, я оказался не на высоте. В шестнадцать-то лет — я не так представлял встречу с ее родителями — и: шуганулся. Как раз мы подходили ко двору, когда ее родительница перед моим носом отворила калитку. Я — отпрянул. Чем, очень, повеселил всех. Смеялись, потом: и она, и Надя, и я.
«Какой же ты красивый», — сказала мать. При этом, какой-то уродливый тик, исказил ее лицо. Было видно, что она озаботилась судьбой своей дочери. Она была обеспокоена ее выбором.
Можно подумать, что мать запустила процесс разрушения дочкиной связи, в котором уже участвовало, чуть ли не все село.
Логичным продолжением запущенного процесса, было явление ее племянницы.
— Моя двоюродна сэстрычка, — отрекомендовала, ее появление, Надя. — Приїхала з Кролевця…
После танцев, эта сеструха с «крутого» города Кролевца, таскалась за нами с кислой миной, словно я травлю ее своими словами. Я пытался рассказывать какие-то анекдоты, но у меня не получилось никого рассмешить. Она, определенно, была настроена против меня. Кем? Когда? Я смог спокойно вздохнуть, когда она ушла, но, НН, насупившись, не дает мне расслабиться. Она, как грозовая туча. И, вдруг, как молния:
— Ти не такий, як всі!
— Будеш шукать такого! — сказал я.
— Вiн сам мене найде.
После этих слов, сказанных сгоряча, но нельзя сказать, что не обдуманных, мы больше так и не говорили не разу. Я — не хотел. Эти слова сказали мне все о наших с нею отношениях. Добавить было нечего.
Мы еще дошли вместе до ее двора, она уходила не закрыв калитку за собою.
Я не побежал за ней, лишь попросил, вдогонку: «Не уходи». — Слова прозвучали, как-то жалко, словно я попросил милостыню. Она шла не оборачиваясь. Этого я тоже простить не мог.
Накануне, я выклянчил у нее признание в любви. Тогда мне показалось, даже, что это от ее скромности. Это закрепилось бы, если бы она рассказала, вдруг, что в нее, с литвиновским ухарем, не случилось взаимной близости. Я был бы счастлив таким признанием.
Через день, Кальсон притащил записку от нее. В ней были придуманные (Какльсоном?) вроде бы как высказанное мною обещание не появляться в этом селе до начала занятий в школе. Я решил не отвечать на эти сплетни. Укрепляя разрыв того, что уже произошло давно. В чем до этого я не хотел себе говорить. Она никогда не станет любить меня больше чем свое окружение; постоянно будет советоваться со своими б…ми подружками, что мне говорить и как ей поступать в тех или иных случаях со мною. Ее колхозная несамостоятельность начинала бесить меня. Когда против нас выступали все, она всегда шла на разрыв. Меня просто удивила легкость, с какой она это делала. Я ей уже не доверял. Мы смотрели в разные стороны.
После этого, заканчивая выпускной класс, я повсюду искал веские причины, чтоб больше не встречаться с нею. Вспомнил, конечно же, и ее прыщавого ухажера, и поездку в Витебск, когда она впервые оставила меня в пользу компании, и ту злополучную ливерную колбасу, определившую начало разрыва наших отношений. Любовь оказалась очень слабым звеном, связывающих нас. Ее бессилие, подтолкнуло меня к литературе; вначале это были литературные герои, которым я начал подражать, что привело к увлечению настоящей поэзией. Это были все судьбоносные для меня решения, определившие комфортное существование в вакууме одинокости, без которой невозможно всю жизнь выдерживать нахождение в творческом режиме.
4
После этих событий, последующие встречи, происходили только в присутствии ее подружки, которой она будто бы уже принадлежала на правах собственности.
На дне рождения, куда однажды был приглашен и я, очевидно, с откровенной целью, что я и на этот раз, каким-то образом, сошелся с НН, чтоб увести ее от очередного уже порядком поднадоевшего ей «прыщавого избранника». Я расценил его присутствие, как демонстрацию успешности ее выбора. Начал демонстративно подбивать клинья к одной из ее новых подружек.
Надя Месяцева была, кажется, самая прыщеватая из всех. И, сиськи у этой Нади, были как для ее возраста, а не то, что у моей бывшей. Что, очевидно, постоянно угнетало мою бывшую подружку.
Я, социально, адаптировался. Что, сразу же, стимулировало к
