не в себе, конечно, ее вычеркнули…
За его спиной послышался смех, и Вэй Инло кротко произнесла:
– Господин цзолин [13], по-вашему, я похожа на умалишенную?
Цзолин?
Вэй Цинтай пришел в ужас, толпа перед ними расступилась, широкими шагами к нему подошел цзолин – человек, отвечавший за отбор служанок во дворец.
– Вэй Цинтай! – сурово произнес он и указал на Вэй Инло.
– Это что еще за дела?
Кто-то мечтал оказаться во дворце, кто-то всеми силами стремился избежать этой участи. Далеко не каждая семья хотела отпускать свою дочь во дворец ради весьма туманных перспектив. Правила правилами, но не все родители хотели с ними мириться. Кто-то лгал, что его дочь серьезно больна, и из страха, как бы та не заразила благородных господ, просил, чтобы ее имя вычеркнули из списка претенденток на службу во дворец. Конечно, это было незаконно, но, если не поскупиться на взятку, чиновник закрывал на это глаза. Главное, чтобы никто не проговорился.
Вот в случае с Вэй Инло об этом инциденте было шумно заявлено посреди большой улицы, и желтознаменный [14] цзолин не смог остаться в стороне.
– Отвечай! – разгневанно вскричал он. – Что здесь происходит?
– Э-это… я-я… это… – пытался найти разумное объяснение Вэй Цинтай.
– Позвольте мне объяснить, – послышался из-за его спины кроткий девичий голосок.
Вэй Инло была по-прежнему связана и подобраться к чиновнику смогла только на коленях. Кровь окрасила ее лицо, из-за чего взгляд стал особенно ясным.
– Господин цзолин, меня зовут Вэй Инло, в этом году я должна участвовать в отборе служанок, – хладнокровно отчеканила она. – Отец чрезмерно меня опекает. Он не пожелал отпускать свою дочь во дворец, вот и объявил всем, что я сошла с ума, решил выдать замуж и отправить подальше отсюда.
– Довольно! – не вытерпел тот. Перед толпой простолюдинов, которые показывали на него пальцем и шептались, он чувствовал себя посмешищем. Чиновник перевел взгляд на Вэй Цинтая. Его тон стал суровым:
– Дочери, рожденные в семьях придворных Дворцового управления трех главных знамен [15], должны участвовать в отборе. Если их самовольно выдадут замуж, то не только мы с вами, но и даже сам дутун и цаньлин [16] понесут наказание. Ты совсем страх потерял?
– Я, я… – раз за разом повторял Вэй Цинтай, потом медленно опустился на колени, ударившись лбом о землю. – Моя вина, тысячи раз виноват, это все я один виноват кругом…
Дело уже стало достоянием общественности, а потому всё, что ему оставалось, – взять ответственность на себя, чтобы не вовлекать весь род. От семьи ему все равно достанется, а их наказание будет куда жестче и безжалостнее, так что у него не было ни единого шанса извернуться и обвинить других.
– Все родители достойны восхищения, – горестно вздохнула Вэй Инло, на коленях подползая к Вэй Цинтаю, и так же ударилась лбом оземь. Кровь окрасила серые кирпичи в красный. Девушка взвыла. – Отец не хотел, чтобы моя молодость прошла там, а я не хочу, чтобы он из-за меня понес наказание. Отец во мне души не чает. Прошу, простите его в этот раз. А я обязательно прибуду во дворец в назначенное время.
Почитание родителей испокон веков, во все времена могло растопить даже самое черствое сердце.
Тут же кто-то горестно вздохнул:
– До чего же замечательная дочь, так заботится об отце. Простите уж их на этот раз.
– Воистину, все родители достойны восхищения.
– У меня вот тоже дочка есть. Мне тяжко думать, как она замуж выйдет, чего уж там дворец. Правду говорят, дворец – что бескрайний океан! Как знать, может, и не свидимся больше в этой жизни.
Цзолин бросил на Вэй Инло тяжелый взгляд.
Она знала, что делала. Вэй Цинтай невиновен, это его отцовская привязанность сыграла злую шутку. Да и сам цзолин тут ни при чем. Напротив, угодив простому люду, он мог предстать в их глазах честным и неподкупным чиновником.
– Ладно, – медленно закивал чиновник, – раз за вас заступилось так много людей, то на сей раз вы прощены. Но чтобы больше без глупостей, уяснил?
– Ваш покорный слуга все уяснил, – ударился лбом оземь Вэй Цинтай. Конечно, он все уяснил, что ему еще оставалось. В качестве жеста раскаяния он должен был лично сопроводить Вэй Инло во дворец.
– Отец, прости.
Вэй Цинтай повернулся к дочери, встретив ее прямой и решительный взгляд. Она повторила то, что сказала тогда перед гробом сестры:
– Ваша дочь должна войти во дворец.
Делать было нечего.
– Иди! – озлобился он. – Раз собралась, то скатертью дорога! Выживешь ты или умрешь, теперь на твоей совести, мне все равно! Абсолютно все равно!
Вот как назло, надо же было цзолину именно сейчас оказаться на этой улице. Только действительно ли случайно он там оказался?
В толпе, на том же самом месте, откуда только что появился дворцовый чиновник, стояла женщина средних лет, чье лицо скрывала шляпа доули [17]. Если бы Вэй Цинтай имел желание разглядывать толпу и увидел бы ее, то наверняка бы с удивлением спросил:
– Ацзинь, тебя каким ветром сюда занесло?
В этом мире мало совпадений. То, что на первый взгляд выглядело как случайность, в итоге могло оказаться чьим-то тщательно продуманным планом.
– Барышня, я привела цзолина, как вы и велели. – Ацзинь смотрела на происходящее из-под газовой ткани, приспущенной с полей шляпы, и тихонько добавила: – Надеюсь, это вам не повредит. Надеюсь, вы добьетесь желаемого и не пойдете по стопам сестры.
Так красный свадебный наряд Вэй Инло сменился незамысловатым темным платьем служанки. Второго числа второго месяца на шестом году правления Цяньлуна Вэй Инло вместе с толпой других новеньких девушек шла по цветущему императорскому саду Юйхуа.
Большинству было по пятнадцать-шестнадцать лет – самый наивный и любознательный возраст. Они оглядывались по сторонам, их увлекал каждый пион, каждая розовая бабочка. Одна лишь Вэй Инло держалась невозмутимо и равнодушно глядела прямо перед собой.
Уж не поэтому ли все эти цветы так прекрасны, что впитали кровь сестрицы?
– Вы чего там расчирикались? – холодно бросила старшая служанка, не в силах больше терпеть воробьиное щебетание девиц. – Это Запретный город, самое почетное место под небесами, разве можно так себя вести? Быстрее, вперед!
Только Вэй Инло собралась двинуться дальше, как какая-то служанка потянула ее за рукав:
– Смотрите, скорее, вон там!
Голос ее был тихим, но ее услышали все, кто
