Неужели все это случилось в
Бехрам роз, который она так старалась сделать идеальным? Почему жизнь так жестоко вывернула все наизнанку и она ничего не может изменить? Мехру решила остаться, пока не поговорит с кем-нибудь, кому известно, что именно произошло.
После ухода Мехру Рустом-джи допил чай и решил перед ванной немного подождать, чтобы еще раз дать шанс своему упрямому кишечнику.
Но, когда за чтением «Таймс оф Индия» прошли очередные десять минут, он сдался. Готовясь принять ванну, он выгнул спину, выставил зад, приподнял одну ногу и стал тужиться. Ничего. Даже не пукнул ни разу. Затем он проверил свою дагли и брюки. Они были накрахмалены как надо – не слишком мягко и не слишком жестко. Погладил живот в надежде, что ему не придется идти в туалет в храме огня; там это заведение было ужасно: следы мочи вокруг унитаза, не смытые экскременты. При виде такой картины можно было подумать, что туалетом пользовались не парси, а необразованные, грязные, темные варвары.
Рустом-джи совершил омовение, пытаясь забыть отвратительную струю, полившую его сверху, когда он уселся под ней. Слава богу, с каждой кружкой горячей воды, набранной из ведра и вылитой на спину, выплеснутой на лицо и ручейками стекавшей по паху и бедрам, эта омерзительная струя превращалась в воспоминание, которое становилось все туманнее. Очищающая вода, уходя в канализационную трубу, уносила далеко-далеко все, что еще еле брезжило в памяти, и, когда он вытерся, уже ничего не осталось. Рустом-джи вновь был самим собой.
Теперь от него исходил «свежий и освежительный» аромат, как гласила реклама жизнеутерждающего «Спасительного мыла». «Спасительное мыло» и виски «Джонни Уокер» – это те единственные вещи, которые не подпадали под действие законов о потреблении предметов роскоши, дошедших до Рустом-джи через три поколения, и он наслаждался обоими. За прошедшие годы изменилось только одно: виски «Джонни Уокер», при англичанах имевшееся в свободном доступе, сейчас можно было раздобыть только на черном рынке, и в связи с этим Рустом-джи постоянно печалился по поводу ухода англичан.
Он вышел из ванной, довольный, что кишечник его больше не беспокоит. Суета, испортившая утренние часы, ушла, и его действиями теперь руководила вновь обретенная живость. Впрочем, когда он одевался, затруднение вызвали банты, потому что обычно их завязывала Мехру. Но в теперешнем расположении духа он справился сам. Проведя в последний раз расческой по набриолиненным волосам, Рустом-джи водрузил на голову фейто, еще раз для большей уверенности подергал концы бантов и посмотрел на себя в зеркало. Довольный увиденным, он был готов отправиться в храм огня.
Выйдя из дома в прекрасном настроении, Рустом-джи направился к остановке автобуса Н. Все мальчишки ушли в школу, поэтому двор был пуст. Вечером их шумные игры наполнят его криками и грубой возней, и Рустом-джи придется с ними повоевать, если он хочет тишины и спокойствия. Уверенный в своей власти над ребятней, он миновал остановку автобуса Н и решил пройти дальше мимо угрожающего зева Тар Галли до экспресса А-1. Белизна собственных накрахмаленных одежд вселяла чувства великолепия и неуязвимости, и он не возражал, чтобы все глазели, как он вышагивает по улице.
На остановке автобуса А-1 выстроилась длинная очередь. Рустом-джи проигнорировал ее извивающийся хвост и занял место в самом начале. Вперив благостный взор в пустоту и не обращая внимания на протесты по-змеиному петляющей очереди, он размышлял, где лучше выбрать себе место – на нижнем или на верхнем ярусе автобуса. Решил, что на нижнем, – на верхний будет нелегко подняться по крутым ступенькам с достоинством, приличествующим его одеянию.
Подъехал автобус, но кондуктор начал кричать еще до полной остановки: «Все наверх! Все поднимаются наверх!» Рустом-джи, однако, уже решил для себя этот вопрос. Не обращая внимания на кондуктора, он вцепился в поручень над головой и, весьма довольный, остался внизу. Обычно воинственный кондуктор на этот раз никак не отреагировал.
Автобус приближался к Марин-лайнс, и Рустом-джи начал пробираться к двери, готовясь к выходу. Ему это вполне удалось, хотя автобус все время трясся и подпрыгивал. Сохранив важный вид и не помяв наряд, Рустом-джи добрался до двери и стал ждать.
Но он не подозревал, что на верхнем ярусе засела судьба, приняв образ рта, жующего табак с бетельным орехом. Этот рот наполнился слюной, а уставшим челюстям захотелось расслабиться. Когда автобус затормозил у Марин-лайнс, судьба высунулась в окно и выплюнула изрядное количество липкой и тягучей темно-красной жижи.
Рустом-джи в сияющем под полуденным солнцем дагли сошел с автобуса и ступил на тротуар. Тонкая струя табачного сока вонзилась ему прямо между лопатками: кроваво-красная на ослепительно-белом.
Почувствовав ее, Рустом-джи развернулся. Посмотрел наверх и увидел лицо с алыми губами и стекавшую с них струйку сока. Рот при этом продолжал жевать с большим удовольствием. В то же мгновение Рустом-джи понял, что случилось. Он взревел в бессильной агонии, завопил страшным голосом, словно в спину ему всадили нож. Автобус тем временем медленно отъехал от остановки.
– Саала ганду! [21] Грязный сукин сын! Бесстыжая тварь! Выплевывать пан [22] из автобуса! Я сейчас тебе морду начищу, ты, урод!
Вокруг Рустом-джи собралась небольшая толпа. Кто-то любопытствовал, кто-то сочувствовал, но большинство веселились.
– Что случилось? Кто ударил этого?…
– Да нет же, кто-то выплюнул пан прямо на его дагли…
– Хе-хе-хе! Бава-джи [23] получил выстрел из пан-пичкари [24] прямо в свою белую дагли…
– Бава-джи, бава-джи, теперь твоя дагли стала еще лучше – белая с красным, как в цветном кино…
Насмешки и поддразнивание в дополнение к ярости от табачного плевка заставили Рустом-джи совершить поступок опасный и глупый. Он перенес свой гнев с преспокойно удаляющегося автобуса на толпу, упустив из виду тот факт, что, в отличие от автобуса, толпа была рядом и могла жестоко ответить на его ругань.
– Аррэ, вы, гнусные гхати [25], чего ржете? Постыдились бы! Сала чутия [26] выплюнул пан на мою дагли, и вы думаете, это смешно?
По толпе пробежала волна недовольства, которая сменила беззаботное подтрунивание, веселившее людей при виде бава-джи, помеченного жеваным паном.
– Аррэ, что это он о себе возомнил! Еще и ругается, оскорбляет нас!
Кто-то толкнул Рустом-джи сзади.
– Бава-джи, мы тебе сейчас все кости переломаем. Ишь развыпендривался! Вмажем-ка ему, чтоб мало не показалось!
– Аррэ, мы тебя, говнюка, на кусочки порвем!
Люди толкали Рустома-джи со всех сторон. Сорвали с его головы фейто и дергали за банты дагли.
Забыв о возмущении, Рустом-джи начал бояться за свою жизнь. Он понял, что попал в серьезную переделку. Вокруг не было видно ни одного дружелюбного
