зажмурилси. А это, прякинь ты, автобус был. Он рядом совсем со мною проязжаять, тормозяеть и впереди так станавливаеться. Дверь крываяться, и оттудава хлопец молодой такой ко мне, значит, бягить. Давай, крячить, до автобусу… Ну, я чо? Я и рад, а то, знашь, уже молитвы читать начал. Помог он мне, значит, хлопчик-то этот в автобус залезться, ну мы и поехались. А он мне, уж в том в автобусе, в ухо крячить: мы — на Твярскую, к мэрии. Будем, эта, власть к ответу призыватьси. Мол, с нами ещё люди, многу людёв. И ещё тама машины, автобусы тоже сзади едуть… сюды, значить, на Твярску. Давай и ты с нами, значить. Ну, я, эта, молчу, лежу тамась в проходе, отогреваюси трошки. И, это, лыблюси тока ямẏ и головою качаю, типа согласный я. Мне уже и правда, Лёха, по херу, кудась ехать-то, тока лишь бы, сука, с автобусу сразу не ссáжили. Вот так я и казалси тама, ядрён-ть.
— А обратно как оттуда?
— Ох, да уж… Выбиралися мы оттудава, из этого аду кромешного, впятеромыч. Я, значиться, мужик тама и три бабы ещё. Две бабы старые, лет по шестьдесять, на, и дявчонка молода, студентка с институтов. Мужик этот — он на машине тудась приехал. Она у няго во дворе тама где-то стоялась. Вот он нас всех до няё и вывел, посадил в няё и повёз. Спросилси ещё, помню, кто из нас где живёть. А я толком и ня понял, чяго он это спрашиваеть-то. Спросилси и спросилси. Ну, я и ответилси, как есть, мол, на Шукинской. А потом вообще уже и ня помню ничяго, отрубивси я. Как сел в машину, так и отрубивси. А очнулси, тока кадысь он меня, водила-то этот, трясёть, бẏдить, значить. Эй, говорить, мужик, приехали, слазь. Я, говорить, дальше не поедусь. Выходь здеся, на Сόколу. Мне типа ещё остальных вязти. Ну я, чяго? Я и вышелси. А от Соколу я уже знама, куды идтись. Дорога-то знакома мне. Вот и опять я, получаяться, до вокзалу не попал. Ха! Возверталси, получаяться, откудысь сбяжать хотел. Пипец, ё-моё!
Глава XXXII
Подвал встретил их кромешной темнотой.
Серёга первым зажёг фонарик, пока Ропотов только полез в карман за своим. Они пробирались вперёд по узкому проходу. С обеих сторон от них неровными рядами тянулись толстые, обмотанные какой-то древней полуистлевшей материей, давно уже остывшие трубы отопления и такие же холодные тонкие, ничем не утепленные водопроводные трубы. Периодически ряды труб то с одной, то с другой стороны резко поворачивали вверх, освобождая для прохода какие-то маленькие закутки и длинные, теряющиеся в темноте коридоры, а потом снова также резко опускались вниз. Под ногами было достаточно чисто и сухо. Иногда только им нет-нет да попадался какой-то строительный мусор: то это были куски штукатурки и части разбитых силикатных кирпичей, то отрезки старых, совсем проржавевших чугунных канализационных труб да обрывки изоляционной оплётки. Кое-где были видны большие, уходящие вглубь побочных проходов лужи воды, очевидно вылившейся когда-то из лопнувших труб и потом здесь же и замёрзшей.
Они молча свернули направо в один из боковых коридоров, затем налево, и метров через десять дорога снова повернула направо, а потом дважды налево.
«Да, один я точно уже не выйду обратно», — пронеслось в голове у Ропотова.
Неожиданно они упёрлись в ещё одну дверь, на этот раз какую-то хлипкую и явно сделанную «из того, что было». Серёга остановился перед ней, нащупал слева ручку-скобу и потянул на себя. Дверь затряслась всей своей геометрией и с видимой лёгкостью открылась настежь.
Тусклый свет и спёртый, но непривычно тёплый, с запахом дыма, воздух сначала вместе ударили им в лицо, а потом плотно обволокли со всех сторон. Помимо дыма и запаха давно не мытых тел и грязной, пропахшей этими телами одежды, сырой постели и промоченных не одним поколением москвичей тюфяков, в воздухе отчетливо ощущались грубые нотки непонятного происхождения мяса и гораздо более привычные и приятные носу ароматы свежеотваренного картофеля.
— Туратбек, бул сиз ал жерде? 11 — тотчас послышалось из глубины помещения.
— Я это, — выпалил в сторону голоса Серёга, заходя внутрь.
— А-а, Сырог, ти?.. Ну, что, братан, что тама на улица выдила? — донеслось в ответ.
Ропотов, поморщив лицо, покашлял негромко и, издав едва слышимые звуки отвращения, зашёл следом за Серёгой и расположился у него за спиной.
— Эй, Сырог, закырывай двэр, шайтан… Кыто ито с та-бои тама? — спросил Серёгу звонкий восточный голос.
Тут только из-за Серёгиной спины Ропотов увидел молодого щуплого азиата лет двадцати, копошившегося у импровизированного стола в углу этого небольшого помещения. Сам же стол при первом рассмотрении оказался старой межкомнатной оргалитовой дверью, очевидно давно кем-то выброшенной за ненадобностью на помойку. Парень этот только что ловко срезал с костей мясо, от которого шёл сильный пар. Сейчас же, при виде явно непрошеных гостей он выпрямился в полный рост, и в его глазах промелькнуло едва заметное беспокойство.
— Да это кόряш мой, Лёха…
Ропотов выглянул из-за Серёги и кивнул головой азиату в знак приветствия.
Серёга продолжал:
— Слышь, эта… Жопсанбай или как тама тябя…
— Жаркынбай правильна, братан, хе-хе, — поправил его молодой азиат и тут же добродушно засмеялся. Он был одет в лёгкий, местами порванный свитер с горлышком и тёмные ватные штаны. Трикотажная его шапка стояла на голове смешным колпаком, прикрывая одну только макушку, и, того и гляди, норовила совсем свалиться под ноги на грунтовый пол.
— Ну, да, эта… Жар-сын-бай… мля, не выговоришь, ёпть, как тя звать-вяличать… Ё-моё, слышь… ты эта… А где эти… Турабек и этот, тоже как его, мыть, забыл…
— А-а, — Жаркынбай закачал головой, не убирая с лица улыбки, — Туратбек и Нурданбек, они ходыт за собака пошёл, поймай, убиват, суда нести. Сырог, мяса нам больщи жок 12, — как смог, на чужом для себя языке объяснил он причину отсутствия двоих своих соплеменников.
— Это… а давно они ушлись-то?
— Не, тока-тока ходыт. Не скор ишо тут буда.
— Вот и ладно, — Серёга повернулся к Ропотову и, подмигнув ему, уже чуть тише добавил, — нам-то оно и луче, забярём бяз лишняго шуму. Кудысь он деяться-то протúв нас двоих?
— Сырог, чо казала, братан? Моя не слышат?
— Не, не, ничяго… Это я Лёхе сваму гутарю, ня тябе.
Гутарю ямẏ, шо усё путём…
Азиат кивнул, всё также продолжая улыбаться.
— Слышь, Жапсамбай, — продолжал Серёга, — мы с Лёхой ряшили валити отсюдава, из Москвы то бишь. Домой мы, это, валим, ходью.
