На хаус, пон
ял?
— Ага, ага, — закивал убыбающийся Жаркынбай. — Туратбек и Нурданбек ходыт суда скор, ага, собак тока поймай и ходыт. Жакында бар болобуз 13. Карашо, братан, карашо.
— Не, ты мяня ня понял, мля… Ну, каже тябе объяснить-то, няхристю… Я гутарю, — Серёга повысил голос, — мы с Лёхой, — он развернулся в пол-оборота и стал тыкать пальцем в грудь Ропотова, — вот он — Лёха-то мой… вот мы с им ва-лим отсель. Понял, чукча? Картоху тока и лук заберём с собою. Половину, больше нам ня надь, а половина ваша остаитьси, усёк ты?.. Валим домой мы с им, понял, не?
— Ага, ага, Сырог, поныл, поныл. Карашо, братан. Лука и картох уже готова, жакында барабыз бардык айтканда бирге 14, — продолжал всё также глупо улыбаться Жаркынбай.
— Ёптить, да ты тупой штоля, паря? — уже почти на крик перешёл Серёга. — Я ж тебе, баранья твоя башка, русским языком абясняю: валим мы, на. Мою половину картохи и лука гони сюда, сука. Не надь мне бардыз-бармыз. Не расстраивай дядю, шкет ты косой, а ня то и осярчать мόжу.
— Ага, ага, Сырог, люк и картошка ужа гатов. Ждай неминог, карашо? — Жаркынбай перестал улыбаться, потому что понял, что что-то пошло не так, но что именно, он никак не мог взять в толк.
Серёга почти закипел. Он что-то ещё хотел сказать, но это что-то, видно, застряло у него где-то по пути в ротоглотку и никак не могло вырваться наружу. От этого то и дело попеременно открывающий и закрывающийся его рот делал Серёгу похожим на только что пойманную рыбу, эдакого белого амура или толстолобика.
Тут уже не стерпел и решил вмешаться в разговор Ропотов. Он решительно отодвинул в сторону Серёгу и выступил вперёд к Жаркынбаю.
— Послушай, где у вас лук и картошка? Мешок с картошкой и с луком. Где? Серёгин мешок. Понимаешь меня?
— А, мишокэ. Кап 15, кап? — догадался, наконец, парень, снова заулыбавшись. — Тама кап, тама мишокэ. Тама картошэка, тама лук, тама, — он стал показывать рукой и глазами на противоположный от него угол.
Ропотов и Серёга, не сговариваясь, вместе повернули свои головы в ту сторону, куда показал Жаркынбай. Никакого мешка в общепринятом понимании этого слова там и в помине не было. Один лишь несчастный, наполовину пустой полиэтиленовый пакет сиротливо выглядывал из-за чьих-то грязных сапог. Ничего другого рядом не наблюдалось.
Серёга аж побелел. С трудом сдерживая себя, чтобы не бросить чем-нибудь подручным в Жаркынбая, он выдавил из себя:
— И гдя ты тут мяшок видишь?.. Лёх, погляди тудысь, можа это я сляпой стал, ась? Глянь-ка, — ткнул он пальцем в сторону пакета.
Ропотов молчал: пакет и есть пакет. Никакого мешка.
Серёга снова повернулся к азиату, палец же его оставался указывать на пакет.
— И это ты мяшком называешь, овечий ты трахаль, это, по-твоему, моя картоха с луком? Так получаться? Ну, ты у мяня сячас сам носом своим кап-кап будяшь, юшкой на пол кап-кап будяшь, турка ты завоёванный.
Жаркынбай больше не улыбался. Он осознал всю серьёзность этой минуты и незавидное своё теперешнее положение. От тех продуктов, которые месяц назад привёз из дома Серёга, почти ничего не осталось. Они все вчетвером каждый день ели понемногу, и картошка, и лук были основой их рациона, поэтому неудивительно, что и то, и другое в конце концов почти закончилось. Час назад он взял оттуда четыре картошины и одну луковицу. Картофель он отварил, луковицу разрезал на четыре части и посолил. Таким образом всем четверым досталось бы поровну. И ещё мясо. Ведь именно об этом они условились в самом начале конца света: добычей, запасом и разделкой мяса, поиском другой пищи занимались два его товарища, Серёгин был гарнир, а Жаркынбай как самый младший в их компании готовил, топил и убирал в доме. Что же сейчас так возмущается Серёга? Да у него и не было больше никаких обязанностей. Как печку сделал, теперь только шляется вечно где-то, а сюда только поесть-поспать-погреться приходит.
— Сырог, ты чаво мен сердыся? Мы все куш одинака. Картошка, пияз 16 дээрлик 17 кончилс. Бардык бул оставалс кара капта, мен пересыпл андан пакетке 18.
Серёга ничего из сказанного ровным счетом не понял: все слова: русские, киргизские — пролетели мимо его ушей, отзываясь эхом. От того оставались у него какой-то шум в ушах да ощущение, что мальчишка держит его за дурака. Глаза Серёги налились кровью, ладони сжались в кулаки. Набычив голову, он попёр на Жаркынбая.
Киргизёнок отскочил назад и сразу же упёрся спиной в стену. Миска, которую он задел, упала на пол, мясо и кости разлетелись в стороны, оказавшись в грязи под ногами. В руке у Жаркынбая был нож, которым он до этого разделывал мясо. Вспомнив про нож, он выставил его вперед и стал кричать идущему на него Серёге и Ропотову, который и не думал трогаться с места:
— Не падхады, не падхады.
Серёга, увидев перед собой нож, сразу же остановился, сдал чуть назад, расставил пошире ноги и выставил перед собой руки. Всем своим видом он показывал, что готов к схватке. Брызгая слюной, он тихо процедил сквозь зубы:
— Ну, давай, щянок, ща я тябе покажу, как дядю ножичком пугати.
— Серёга, остановись! Что ты делаешь, дурак? — прокричал Ропотов.
— Не лезь, коряш, то моё с им, — не глядя в сторону Ропотова, процедил сквозь зубы Серёга, сосредоточивая всё своё внимание на кончике ножа.
— Перестань! Уйдём! Возьмём, что осталось и уйдём. Слышишь? — не унимался Ропотов, боясь сдвинуться с места, чтобы ненароком не навредить никому.
— Обожди чутка. Чернявого сопляка этого токась поучу и сразу апосля уйдём, — не слушал и не смотрел на него Серёга.
Неожиданно Жаркынбай сделал выпад ножом в сторону Серёги. Тот отскочил в сторону, а нож просвистел у него под рукой, ничего не задев. Проведя холостой удар, но показав свои самые серьёзные намерения, парень снова занял оборону в углу.
— Нэ падхады, Сырог, убью, шайтан, — почти плача, проговорил Жаркынбай.
— Ну, давай, сучара, яще разок попробуй, ня промахнись тока — я промашков ня прощаю, — стал подзуживать его Серёга, провоцируя на новый выпад. Он снова стал двигать туда-сюда своими широко расставленными и длинными, как жердями, руками, периодически подводя их почти к самому ножу и резко хлопая друг о друга.
Жаркынбай внимательно следил за руками Серёги, не забывая также поглядывать на его ноги и корпус. Краем глаза он также держал и Ропотова, не зная, что от того следует ожидать. Потом