пришлось сдать кровь перед удалением гланд, и оказалось, что у нее тоже третья группа. Если она действительно моя дочь, то вероятность третьей группы крови была семьдесят пять процентов. Еще Грейси должна была иметь отрицательный резус-фактор, хоть при первой, хоть при третьей группе крови, иначе я никак не мог быть отцом. И резус-фактор действительно оказался отрицательным, как я и предполагал, хотя, конечно, немного опасался результата. Однако к тому времени я уже сильно любил Грейси просто потому, что она дочь Эмбер, и я бы заботился о ней независимо от результата.
Мы сильно накосячили, Эмбер и я, особенно я. Ужасно накосячил, но у меня появился шанс все исправить, с помощью миссис Диринг. Да, это было не совсем правильно, но, по крайней мере, лучше, чем другие варианты. Я… вернее, мы должны были быть прагматичными. У меня не было так уж много вариантов, и мы должны были поставить Грейси на первое место, иначе, когда миссис Диринг умрет, юридически я стал бы для Грейси никем. Максимум – другом семьи. Ее ближайшим родственником оказался бы Дэнни, который совершил каминг-аут в Лондоне. Быть геем в Великобритании было нормально, ну, может, не для всех, но, по крайней мере, более или менее декриминализированно, чего еще нельзя было сказать о Новой Зеландии. Миссис Диринг, как и многие в те времена, не одобряла этого. Она считала, что ее сын сбился с пути и, кроме того, подвергается риску заразиться СПИДом, то есть подписывает себе смертный приговор. Тем более что, по словам миссис Диринг (основанным на рассказах самого Дэнни), с тех пор как он расстался с партнером, у него каждые две недели появлялся кто-то новый. Легко понять, что Дэнни вряд ли был достаточно надежен, чтобы присматривать за ребенком. И я бы не позволил, чтобы Грейси забрали сотрудники социальной опеки или чтобы она попала в приемную семью непонятно к кому. Только через мой труп. Однако я должен был смотреть правде в глаза: как одинокий мужчина, давний холостяк и «кинорежиссер», я и сам считался столь же неподходящим вариантом.
5 августа 1988 года
Бракосочетание состоялось в окружном суде Окленда. Не самое романтичное место для свадьбы, но это, я настаиваю, было сделано абсолютно намеренно. За несколько дней до церемонии мы с миссис Диринг подали заявление на регистрацию брака, так что брак был настоящим, законным и, как говорится, «имеющим обязательную силу». В то же время ни миссис Диринг, ни я не собирались «вступать в супружеские отношения», так что он был настолько фиктивным, насколько это вообще возможно. Но все было законно, и это сделало меня отчимом Грейси. Что мы делали или, скорее, чего не делали за закрытыми дверями, было нашим, и только нашим делом.
Провернуть все это оказалось намного сложнее, чем может показаться, поскольку для того, чтобы все получилось, мы не могли никому рассказать о НЕромантической природе нашего решения. Как бы мои родители ни давили на меня, говоря, что я засиделся в холостяках, они устроили скандал, когда я объявил об этом браке. Внезапно стало «слишком быстро» и «еще вся жизнь впереди».
– Я понимаю, она вдова и может снова выйти замуж, даже по католическим стандартам, – сказала мама, – но разве ты не хочешь иметь собственного ребенка? А не чужого?
И папа, хотя ничего не сказал, по сути поддержал ее. Это было абсурдно, просто абсурдно. У меня был «собственный ребенок»! Грейси. Она была моим ребенком, моим, а не миссис Диринг! И я должен был выслушивать всю эту чушь о том, что миссис Диринг – расчетливая «пожилая женщина», которая воспользовалась моей «неопытностью» и «наивностью». В свете того, что я сделал, и того, что пришлось сделать миссис Диринг для спасения своей дочери и, получается, меня, я едва сдерживался, чтобы не раскрыть родителям глаза на то, как их прекрасный, безупречный сын мог бы сейчас гнить в тюрьме за убийство.
В «тот самый день» у нас было два свидетеля. Рядом со мной стоял мой верный, хотя и скептически настроенный друг Бен, а рядом с миссис Диринг – крестная мать Грейси, жена ветеринара на пенсии. Она бросала на меня недоверчивые взгляды, словно я намеревался оттяпать имущество миссис Диринг. А может, она думала, что я кто-то вроде Гумберта Гумберта, который на самом деле охотится за прекрасным белокурым ребенком? Еще присутствовали близкие родственники с моей стороны и один друг с ее, ветеринар, но эти люди были нам нужны, чтобы все выглядело настоящим. Миссис Диринг хорошо сыграла свою роль в белом платье длиной до колен, с V-образным вырезом и пышными рукавами, которые, казалось, придавали всему налет Елизаветинской эпохи.
Клятвы были короткими, простыми и по существу. Меня попросили положить кольца на книгу, которую протянул регистратор. Я сунул руку в карман, нащупывая их, простые кольца из белого золота, символизирующие для меня нашу ложь во спасение. Имей в виду, что мы должны были демонстративно смотреть друг на друга во время клятв, и было похоже на то, что я женюсь на женщине, которая на самом деле должна была стать моей тещей. Никто и представить не мог, какими узами на самом деле я был связан. Если бы не Грейси, которая стояла там и улыбалась в предвкушении, с маленькой корзинкой цветов в руках, я бы никогда не смог пройти через это.
После свадьбы я переехал жить в Фенкорт, как и планировалось. А еще, и это тоже было частью плана, мы с миссис Диринг спали в одной большой кровати, поскольку не могли позволить себе повторить ошибку двух французских агентов по делу «Воина радуги». Они спали в разных кроватях во время мнимого медового месяца, о чем сообщил персонал отеля после бомбардировки. Именно эта «деталь» разрушила их прикрытие. Это была важная часть второй фазы плана. Все должно было выглядеть настолько реалистично, насколько это вообще возможно, чтобы у нас получилось обмануть других, не обманывая себя. Я держался своей стороны кровати, как и она своей, между нами был длинный ряд подушек, так что наши ноги не соприкасались, но все равно оставалось достаточно места, чтобы на рассвете к нам прыгала Грейси и просила приготовить ей блинчики. Обычно это делала миссис Диринг, то есть Милли. Мне пришлось привыкнуть называть ее так: «Милли». Тем более что миссис Диринг ее больше не звали, теперь она была миссис Григ, как и моя мать. Боже, помоги мне. Сначала было трудно, но я привык, а еще я помогал Милли, когда по ночам ей требовались лекарства от боли и приступов тревоги. Со временем я понял, что, просто говоря успокаивающим тоном, усыпляю ее. Мы были в одной лодке и помогали друг другу, как персональные тренеры личностного роста.
Несмотря на многие минусы сельской местности, жизнь с Грейси была настоящим счастьем. Видя ее каждый день, я чувствовал, что нахожусь в идеальном для себя месте, учитывая обстоятельства. Конечно, приходилось вставать до рассвета почти семь дней в неделю. Дел было много, и к тому же я ездил на работу, потому что любые рекламные проекты приносили неплохие гонорары, которые пополняли наш с Милли совместный счет. Мы изображали семейную идиллию и в другом плане: готовили вместе, потом она мыла посуду, я – пол, и я становился на половую тряпку и танцевал, отчего Грейси заходилась смехом. Я фотографировал все эти «обычные повседневные вещи», иногда ставил камеру на таймер, чтобы мы втроем кое-как втиснулись в кадр. Я следил, чтобы мы много гуляли всей семьей. В супермаркете я катался на тележке по проходам, а Грейси визжала от радости. Еще мы ездили на море, и я научился подбрасывать Грейси высоко в воздух и спасать ее от волн. Это были не совсем каникулы, но в фотоальбоме все выглядело именно так. Шляпы от солнца, обгоревшие носы, замок из песка.
Мой новый дом был похож на нечто среднее между настоящим домом и съемочной площадкой, на которой мы, как нанятые
