Жоржик сидел на обрубке, поджав сложенные кулачки к подбородку и устремив глаза на Димитраки. Смотрел и я.
– Там написали: терпи! Хорошо написали… Знай все – хорошо! Хе! Забуль книга, украль книга…
Димитраки вдумчиво посмотрел на нас.
– Какая книга? – спросил Жоржик.
– На горе лежал… Агиос-гора, Эльяс… Снег лежит. Книга лежал каменный, все видал… Такой высоки… Пришел, украл…
– Как? Кто украл? – с живостью спросил Жоржик.
– Шайтан[99] украл. Захотел зло делал – украл.
– Шайтан? Это кто же?
– Черный, шайтан. Понес книгу, спрятал в землю. Тогда забуль правду, нэт книга большой… Плохой человек пошел…
Жоржик смотрел на меня, точно спрашивал – правда? Да, он верил, что это было действительно так, как рассказывал Димитраки. Это было видно по его разгоревшимся глазам.
– А куда он ее спрятал? В землю?
– Далеко. Никто не знает. Копать, копать надо, долго копать. Искать, искать…
– Но где же надо искать?
– Куда занес – никто не видал. Один черепах видал. Черепах!..
Жоржик совсем впился в Димитраки.
– Черепах? Почему?
– Черепах все знал. Ходил по горам, по норам, все знал. Ходил шайтан, крутился за книгой. Всех гонял. Человек гонял, волка гонял, орел гонял, голубей, всех… Одни камни остались. Увидал – нет никто, потащила… А тут… черепах лежал в камне, все видал. Такой совсем каменный черепах. Шайтан не видал, потащила… А черепах увидал, пошел.
– Черепаха видела! Ну? А ведь она тихо ходит, а шайтан-то небось скоро побежал…
– Эге! Шел шайтан, другой черепах видела, каменный… Еще черепах. Шайтан идет, думает – камни всё, камни… Так Бог велел. Черепах найдет. На Хиос[100] старый грек говорила, все знает. Какой черепах! Все помирал, черепах не помирал. Не видал мертвый черепах. Всегда живой.
Я не сказал Димитраки, что черепахи хотя и живут больше ста лет, но все же не вечны. Зачем говорить? Пусть верит. Ведь так хорошо верить.
– Так вы были на Хиосе?
– Знаешь? – радостно спросил Димитраки. – Хиос, Хиос!..
– Какой Хиос? – спросил Жоржик.
Я сказал про этот когда-то цветущий остров. Я сказал, что когда-то там было так хорошо жить – это было давно-давно, – что жители называли свой остров раем.
– Да, да… – покачивал головой Димитраки. – Пришел турки, бил, резал. Дедушка резал… – ткнул он себя в грудь. – Мой дедушек. Теперь ничего… На горе Эльяс книга был. Украл шайтан, турки привел…
– Зачем же вы уехали с Хиоса?
– Жена помер. Син помер… Гора задавил.
Я посмотрел на Димитраки. Нет, он не мог говорить неправду. В его глазах печаль. И мы невольно вскрыли старую рану. Боже мой, сколько горя! За что? Да, он с полным правом может говорить и верить всем сердцем, что шайтан украл большую книгу. Так тяжко сложилась его жизнь. И он верит, что книгу найдут.
– Пятнасать лет прошло… Земля тряслась, дома падал, все падал, давил… – говорил Димитраки. – Син Алкивиадис давил, – показал грек на голову. – Жена Марфинь плакал, всё плакал, совсем самашедший стал, крутился, всё крутился… Ночь, день плакал. Потом помирал. Ни лепты[101] не был, совсем бедни стали. Сказал Кузма, син старший: «Пойдем, патэра[102], на холодный вода, в Россию». Пошли. Тогда много пошли на параход. Зачем параход, пошел на фелюк. Кузма рыбак, море не боился. Пошли на парус. Шторма шумел, восемь шторма шумел, доплыл. Никола довел.
Димитраки показал в угол, на почерневший от времени образ. Жоржик вздохнул.
– А потом?
– Рыбу ловил, камень на фелюк возил, муку возил. Потом Кузма тонул.
Димитраки сидел перед нами поникший. Молчали. Бурлил кофе в железном ковшичке. Доносились с воли звонкие, задорные выкрики соек и трескотня цикад.
– Хорошо на Хиос… – грустно сказал Димитраки. – Там море синий, голубой… Как глаз голубой. Тепло. Лучше жить. Думала, здесь лучше, ни… Сон пришел, Хиос видал, плакал… А-а… Здесь помирал, там помирал, ни… Бог везде.
Надо было идти. Мы выбрали себе по палке с затейливыми корневищами и самую большую фелюгу. Димитраки взял что-то очень недорого.
Вышли к плантации.
– Виноград приходи кушать. Осень поспеет. Вон там. Этот плёхой, черепах любит, – показал он на неогражденные лозы, очень напоминавшие мне низкорослые лозы капитана. – Там хороший.
– Это лозы не японские? – спросил я в шутку. – Это какие же?
– Понски? Это? «Воловоко», – сказал Димитраки, оправляя лозу. – Там – «шашла», хороши. «Воловоко» нехороши. Давно росла, меня не был – росла…
Какой-то «воловоко». Широкие разрезные листья уж очень напоминали «ки-о-ри-у» почтенного капитана.
– И вы к нам приходите… – сказал Жоржик, пожимая руку Димитраки. – У нас тоже кофе есть, только с сахаром, русский… Вы не знаете? И потом сухари… Вы непременно приходите.
Когда мы выбрались на шоссе и оглянулись, Димитраки сидел на порожке и смотрел на море. Было знойно. Шли молча. Только раз Жоржик спросил меня:
– Пожалуй, ему скучно одному в норе? А мне бы хотелось пожить у него. А вам?
Я раздумывал о Димитраки. И зачем занесла его судьба в чужие края?! И поражала меня его покорность и мягкость. Ведь все потерял человек, потерял самое дорогое – семью и родину. Остался один как перст, забился в нору и все же ясным взглядом глядит на мир. И ясно его сердце.
Мы уже подходили к дому. Жоржик вдруг обернулся ко мне и спросил:
– А может быть, этот, вот… я забыл… как вот Димитраки-то говорил… он нарочно засунул книгу под самую землю, а? Нарочно… Глубокоглубоко! Где уголь роют, а? А они-то вдруг и найдут, а? Вы что смеетесь… Нет, правда… Может быть, это так надо, чтобы рыли… У нас нянька Матрена жила, она всегда говорила: «Не покопаешься – не найдешь»…
– Ну и что же?
– Ну и… он нарочно… Думает – пусть роют. Она-то будет черная… книга-то… как уголь… Они и не разберут в темноте и разобьют… Это не может быть?
Милый Жоржик!
– И они-то вдруг и найдут! Никто ничего не знает, думают, что уголь роют… и вдруг! Тогда что будет? Смотрите: дядя!
Капитан стоял у калитки, укоризненно покачивал головой и показывал золотые часы. Мы опоздали порядком.
– Что мы узнали! – кричал Жоржик. – Смотри, какая фелюга!.. Это все Димитраки! У него черепаха… Киш-киш…
Капитан осмотрел фелюгу и одобрил.
– А тебе письмо от мамочки…
– Я так и знал! Знал, зна-ал! Я сегодня во сне мамочку видел, а как увижу, значит, будет письмо.
И он быстро побежал в горку, к даче.
Прогулки к норе Димитраки прочно вошли в наш обиход. Стоило нам выйти к морю, как Жоржик сейчас же тянул меня к знакомому старому ореху. Иногда мы не заставали хозяина, – он по временам уходил в местечко с товаром, – и тогда занимались с черепахой, которая быстро признала нас и выходила из зарослей на свою кличку. Бродили по зарослям, отыскивая цикад по треску. Высматривали бойких соек в густых ветвях шелковицы. Но когда Димитраки был дома, начинался очень интересный разговор. Остров Хиос! Мы многое узнали о нем. Старик описывал свою родину так любовно, знакомил нас с такими подробностями, что, казалось, мы уже побывали сами в его деревушке, посетили пещеры на горах, ловили с ним кораллы и губки, омаров и осьминогов. Он описал нам свой домик под горой и старую шелковицу, на которой жили его кормильцы – черви. А сколько сказок и чудесных историй порассказал нам Димитраки! Остров Хиос! Он вставал перед Жоржиком во всем своем незнаемом великолепии. Там в небе и звезды-то были какие-то иные, куда крупней здешних, по словам Димитраки. А горы голубые, тихие. А море! Разве такое сердитое, как здесь? Теперь оно тихое, но что творится зимой! Не дай бог выехать без святого Николы. Из этой норы в горе, сером одиночестве последних дней, остров Хиос самому Димитраки казался волшебным и далеким-далеким.
– А вы поезжайте туда… – советовал Жоржик. – Вы поезжайте, вот…
– Тесно, без меня тесно… Тут покупаль, там не покупаль… – показал он на свой товар. – Там молодой нужна… Тут дом, там дом нет… Куда? Э-э… Помирай скоро…
Теперь на Димитраки уже не было рваной кофты. Он выглядел куда наряднее в просторном пиджаке капитана. И нам иногда казалось, когда подымались мы к старому ореху, что сам капитан переселился со своей дачи в нору. Вон он стоит на порожке в светлых брюках и сереньком «деловом» пиджаке. Только немного похудел и согнулся.
Серый пиджак! Помню, с каким торжеством Жоржик сам нес его, брюки капитана и штиблеты. Помню, как смотрел на нас Димитраки. Он принял просто, даже, кажется, и не благодарил.
– Новый, совсем новый… – сказал он. – Хорошо… Димитраки помнил…
Посмотрел на потолок. Там ничего не было. Фелюги были проданы.
– Скажи дедушка, помнил Димитраки.
Капитана, который и сам как-то побывал в норе, он называл «дедушка».
Да, капитан таки побывал в норе. Он очень любезно обошелся со стариком, купил у него сразу весь запас палок (он их потом раздавал мальчишкам с берега, и мы любили угадывать, не «капитанская» ли это палка, когда попадался нам мальчишка без сапог и с тросточкой) и ободряюще похлопал Димитраки по плечу.
