«Пиг-энд-панкейк». Проносятся ли за окном полицейские машины? Говорят ли ее коллеги о том, что в библиотеке что-то происходит?
Он пытается вообразить, как где-то рядом собрались воины Иерарха, обмениваются кодовыми словами по рации, координируют усилия, чтобы его выручить. Или — закрадывается новое сомнение — полиция как-то блокировала сигнал его мобильного? Может быть, люди Иерарха не получили его звонка. Сеймур думает про красные отблески на снегу, про зависший над можжевельником дрон. Есть ли у лейкпортской полиции такое оборудование?
Раненый на лестнице лежит, зажимая правой рукой окровавленное плечо. Глаза у него закрыты, кровь на ковре засыхает, из бурой становится черной. Лучше не смотреть. Сеймур переводит взгляд на длинную тень в проходе между художественной и научно-популярной литературой. Как же он все запорол!
Готов ли он за это умереть? За то, чтобы выступить от имени бесчисленных существ, стертых человеком с лица земли? Слабых и безгласных? Разве не так поступают герои? Герои сражаются за тех, кто не может сам за себя постоять.
Все тело чешется, подмышки мокрые, ногам холодно, мочевой пузырь вот-вот лопнет. В одном кармане «беретта», в другом — мобильный. Сеймур снимает наушники, вытирает лицо рукавом ветровки и смотрит через проход в сторону библиотечного туалета. И тут сверху канонадой раздается грохот.
Глава одиннадцатая
В чреве кита
Антоний Диоген, «Заоблачный Кукушгород», лист Λ
…я следовал за моими чешуйчатыми собратьями через бездонные глубины, уворачивался от быстрых и страшных дельфинов. Внезапно появился левиафан, огромнейшее из всех живых существ, с пастью шириной как ворота Трои и зубами высотой с Геркулесовы столпы, острыми, словно меч Персея.
Он разинул челюсти, чтобы нас поглотить, и я приготовился к смерти. Мне не добраться до заоблачного города. Не увидеть черепах, не попробовать медвяных лепешек с их панциря. Я умру в холодном море, мои рыбьи кости затеряются в чреве чудища. Весь наш косяк затянуло в пещеру его пасти, однако частокол зубов нас не проткнул — слишком был широк, — и мы очутились в горле.
Бултыхаясь в кишках исполинского чудища, словно во втором море, мы видели всю вселенную. Всякий раз, как оно разевало рот, я всплывал к поверхности и видел что-нибудь новое: эфиопских крокодилов, дворцы Карфагена, сугробы на пещерах троглодитов по ободку мира.
Со временем я устал. Я проделал огромный путь, но был все так же далек от цели, как в первый день моих странствий. Я был рыбой в море внутри большей рыбы в большем море и гадал: а что, если сам мир колышется в чреве еще более огромной рыбы и все мы рыбы внутри рыбы внутри рыбы? И тогда, утомившись от долгих раздумий, я закрыл чешуйчатые глаза и уснул…
Константинополь
Апрель-май 1453 г.
Омир
На лиги в обе стороны стучат молотки, рубят топоры, ревут верблюды. Омир проходит лагерь стрелоделов, лагеря шорников, сапожников и кузнецов; портные шьют шатры в огромных шатрах, мальчишки снуют туда-сюда с корзинами риса, пятьдесят плотников сколачивают из очищенных бревен осадные лестницы. Для нечистот выкопали канавы, питьевая вода хранится в грудах бочек, позади войска соорудили кузницу.
Со всех концов лагеря люди сходятся поглазеть на пушку. Она лежит на возу, огромная и блестящая. Волы, напуганные суматохой, жмутся друг к дружке. Луносвет жует, не в силах поднять голову, и как будто спит стоя. Древ лежит на боку, прядая одним ухом. Омир втирает ему в левую заднюю ногу жеваные листья календулы, как учил дед. На душе у него неспокойно.
В сумерках все, кто привез из Эдирне пушку, собираются вокруг дымящихся котлов. Начальник взбирается на помост и объявляет, что благодарность султана огромна. Когда город возьмут, каждый сможет выбрать, какой он хочет получить дом, и с каким садом, и каких женщин взять в жены.
Ночью Омир то и дело просыпается, потому что плотники сколачивают опору для пушки и частокол, чтобы ее скрыть. Весь следующий день волы с погонщиками перекладывают пушку на опору. Иногда из-за крепостных зубцов со свистом вылетает арбалетная стрела и втыкается в землю или в доску. Махер грозит кулаком.
— Вот ужо мы запустим в вас кое-чем побольше! — кричит он, и все, кто его слышит, смеются.
В тот вечер на пастбище, куда они выпускают волов, Махер находит Омира на лежащей известняковой плите, садится рядом на корточки и принимает сковыривать болячку на коленке. Они смотрят через лагерь на ров и белые башни с полосами красного кирпича. В закатных лучах крыши по другую сторону стены как будто горят огнем.
— Как ты думаешь, завтра к этому времени все там будет наше?
Омир молчит. Ему стыдно сознаться, что размеры города его пугают. Как люди могут построить нечто настолько огромное?
Махер взахлеб говорит о доме, который себе выберет. Там будут два этажа и бегущие через сад арыки, а в саду — грушевые деревья и жасмин. Он возьмет себе черноглазую жену, и она родит ему пятерых сыновей, а в доме у него будет не меньше дюжины трехногих табуретов — Махер постоянно говорит про трехногие табуреты. Омир думает про каменный домик в лощине, о том, как мама делает творог, а дед жарит кедровые орешки. На него накатывает тоска по дому.
На низком холме слева, в окружении щитов, рвов и холщовой куртины, трепещут на ветру султанские шатры. Здесь есть шатры для стражи, для военных советов и для казны, для священных реликвий и для султанских соколов, для его астрологов, ученых и отведывателей пищи; кухонные палатки, палатки, где справлять нужду, палатки для медитаций. Рядом с наблюдательной башней — шатер самого султана, алый с золотом и большой, как купа деревьев. Омир слышал, что внутри он расписан всеми красками рая. Как бы ему хотелось заглянуть туда хоть одним глазком!
— Наш государь в своей безграничной мудрости, — говорит Махер, проследив взгляд Омира, — обнаружил в укреплениях слабость. Изъян. Видишь, где река втекает в город? Где стены возле ворот просели? Вода течет там со времен Пророка, да благословит его Всевышний и да приветствует! Она просачивается, разъедает камень. Фундамент там ослаблен, камни держатся некрепко. Туда мы и ударим.
На стенах зажигают сторожевые огни. Омир силится представить, как плывет через ров, взбирается на уступ по дальнюю сторону, карабкается на внешнюю стену, с боем пробивается через укрепления и спрыгивает в пространство перед внутренней стеной с ее башнями в рост двенадцати человек. Для этого нужны крылья. Нужно быть
