космоса по собственной планете!
— Это трансляция? — спросил я. — Они там правда на трибуне?
— Нет, — сказал Ломас. — Это тест-прогон новостного блока. Покажут вечером, если всё получится. То, что якобы происходит прямо сейчас. На самом деле на трибуне никого нет. Просто площадь оцепили, и оркестр играет.
Над площадью загремела бравурная музыка. Я увидел неправдоподобно чёткий строй конников, солнце блеснуло на жёлтых трубах — и камера повернулась к экрану напротив мавзолея.
— Экран тоже настоящий? — спросил я.
— Нет, — ответил Ломас. — Только оркестр. Но экран выглядел убедительно.
Мелькнула висящая в космосе станция «Bernie» (её показывали недолго и с такого угла, чтобы не видны были англоязычные надписи). Затем проплыл космический рефлектор, похожий на парус огромной яхты. А потом я увидел стоящий в степи бронепоезд.
«Товарищ Гейзер».
Это была длинная гусеница, обшитая со всех сторон серо-зелёной броней. Я знал, что бронированные вагоны забиты разлоченными азиатскими крэпофонами когнитивностью в три мегатюринга.
На их базе сердоболы собрали боевой искусственный интеллект, управляющий станцией «Bernie» и, по слухам, Кобальтовым Гейзером тоже. Так думали потому, что в перехваченных сердобольских коммуникациях этот интеллект называли «Товарищ Гейзер».
Над одним из вагонов поезда раскрылась параболическая антенна.
— Обратный отсчёт начался, — пронесся над площадью торжественный голос. — Двадцать! Девятнадцать!
Ломас сменил проекцию над столом. Теперь я видел одновременно станцию «Bernie», астероид 97591 «Ахилл» с ледяным выхлопом над конусом вулкана, и ветроколонию № 72 в синей утренней дымке. С высоты было видно, что все велорамы заняты зэками. В колонии крутили всерьёз.
— Станцию снимают со спутника, — сказал Ломас. — Колонию с дрона.
— А астероид?
— Его ведут телескопы. Изображение в основном строит нейросеть, он слишком мелкий для деталей. То, что мы видим, случилось там двенадцать минут назад. Марс далеко даже для света.
— Десять! Девять!
— Они попадут? — спросил я.
— Думаю, да, — ответил Ломас. — Точность там приличная.
— А куда они бьют? По водоколлектору?
Или по Кукеру?
— Сейчас узнаем.
Адмирал выглядел совершенно спокойным.
— Три! — считал диктор. — Два! Один! Выстрел!
Станцию «Bernie» скрыла вспышка света. Она исчезла — видимо, что-то отключилось в наблюдательной оптике. Я успел увидеть узкий луч синего огня, прыгнувший от орбитального цветка к земле.
Зато удар по колонии был виден отлично. Над ней начал расти протуберанец серо-коричневого праха.
Скоро я понял, что он выглядит странно. Это был не просто взрыв. Увеличиваясь, столб праха не превращался в гриб, как бывает при сильной детонации, а закручивался вихрем. За несколько минут вихрь сделался так огромен, что стал казаться неподвижным.
Вдруг я увидел, как на астероиде что-то сине сверкнуло, и картинка с ним тоже погасла. Видимо, помеха была сильной.
— Что происходит? — спросил я. — Они добили до астероида?
Ломас остановил меня жестом — он получал информацию. Его лицо перекосилось.
— Луч вышел из кратера, — сказал он. — Двенадцать минут назад, в момент выстрела. Свет только что добрался до нас с вами. Выходит, луч со станции был скоммутирован на астероид мгновенно. Через тот же самый портал.
— Астероид разрушился?
— Нет. Астероид даже не задело. Пустой выхлоп. Энергию удара просто сбросили в космос.
— Как такое может быть? — спросил я. Ломас пожал плечами.
— Кукер пропустил наш удар сквозь свою водокачку, — сказал он. — Как будто открыл форточку, и вся сердобольская ярость унеслась в никуда сквозь кратер на астероиде.
— А что это за вихрь на месте колонии?
— Не знаю, — ответил Ломас. — Возможно, дополнительный защитный экран.
― Ещё раз будут стрелять?
— Подождите, сейчас как раз выясняю…
Нет. Второго выстрела не будет.
— Почему этот столб праха не опадает?
— Не знаю, — сказал Ломас. — Дронов там больше не осталось. Во всяком случае, на связи с нами. Мы ослепли и оглохли.
Мы несколько минут молчали. Ломас неслышно совещался с кем-то через свой омнилинк.
— Отдохните до завтра, Маркус, — сказал он наконец. — Я подумаю, что нам остаётся. Вызову вас сам.
— Что ещё мы можем сделать? Может быть, ковырнуть всё-таки эту Рыбу?
— Бесполезно, — ответил Ломас. — Её уже три раза сканировали. Ничего не помнит.
— А если вскрыть память принудительно?
— Во-первых, это бессмысленно. Во-вторых, корпорация на такое не пойдёт.
— Даже перед концом света?
— Даже перед концом света. Охрана прав баночной личности — это краеугольный камень, на котором для нас держится всё вообще. Есть, конечно, определённые обходные манёвры с привлечением третьих сторон…
— Какие именно?
— Сейчас рано говорить.
— Скоро будет поздно. У нас остались буквально дни.
Ломас поднял на меня мрачный взгляд.
— Я в курсе, Маркус. Отдохните. Скоро вам понадобятся все силы. И даже больше.
Ломас не вызывал меня целых два дня, и всё это время я спал. Мозг восстанавливается после разгонов и принудительных коммутаций плохо и медленно — если допустить, что восстанавливается вообще.
Рано утром на третий день я услышал зуммер вызова.
Ломас сидел в своём кресле спокойный и даже весёлый. Перед ним на столе лежала та же книга — «Бабы и Другие Тёлки» Шарабан-Мухлюева.
— Доброе утро, адмирал.
— Доброе утро. Мы потеряли связь не только с дронами. Упала вся имплант-связь с колонией.
— Почему?
— Выглядит как вирусная атака на ПО. Все импланты за экраном поражены. Но мы же знаем методы Ахилла. Это его шутки.
— Подождите, — сказал я. — Если это вирусная атака, мы можем её отразить? Своими средствами?
— Мы можем модифицировать ПО на импланте за пределами этого вихря. Такой имплант будет работать и внутри. Но физического доступа к ветроколонии у сердоболов больше нет. А проапгрейдить поражённые импланты дистанционно мы не в силах.
— Почему?
— Именно из-за этой вирусной атаки. Только не думайте, что Ахилл обучился программированию. Я вам уже разъяснял, как это работает.
Я кивнул.
― Ещё какие-то зацепки у нас остались?
— Одна, — ответил Ломас. — Последняя. Он поднял книгу со стола.
— Вам интересно, почему у меня на столе столько времени лежит этот шедевр?
— Я решил, вы с культурой знакомитесь. Чтобы лучше понимать историю… Сердюков про эту книгу тоже говорил.
— Смотрите, — сказал Ломас, откидывая обложку. — У книги есть посвящение. «À ma chienne Andalouse».
