Сам Завалишин, всегда дома мрачный и полухмельной, свинушкой интересовался мало. Перед Пасхой за месяц Анна Климовна сводила его в сарайчик посмотреть на крупную, совсем заплывшую жиром свинушку, чистую, мытую, розовую, едва державшуюся на ногах. А за две недели до Пасхи Анна Климовна сказала ему:
- Пора свинушку резать. Пока сало засолим да закоптим окорока - время нужно для этого.
- Надо, так и режь.
- Не сама же я; тебе сподручнее.
- А какое мне до нее дело?
- Как "какое дело"? Есть-то будешь.
- Сама съешь. Мне тяжелого есть нельзя, доктор не велел.
- Али опять плохо, что к доктору ходил?
- Значит, нехорошо.
-- Что же он сказал, доктор?
Завалишин мрачно пробурчал:
- Что сказал... Говорит - коли так пойдет, не залечится, то операция нужна, брюхо вскрывать придется. Пущай бы самому ему вспороли.
- А ты ему верь больше. Мало чего доктора наговорят. Может, и так пройдет.
Завалишин замолчал. Слово "операция" пугало его и потому, что тем же словом на месте службы называлась и его работа. Хотя чаще говорили "в расход" или "с вещами по городу". Как его ни мучили боли в животе, на операцию он все же никак не мог решиться. В последний раз доктор сказал ему:
- У вас с почками совсем плохо; с этим шутить нельзя. Лучше раньше решиться, а то потом поздно будет.
Анна Климовна выждала, когда у сожителя выдался свободный день, и опять заявила:
-- Надо нынче обязательно свинушку заколоть. Уж ты пособи мне, тебе привычнее, и силы у тебя больше моего.
Завалишин встал и повязал кобуру с кольтом.
- Нашто берешь? Не стрелять же ее! Нужно ножиком. У меня и ножи отточены, чтобы потом пластать сало. И топор есть.
Когда пришли в сарайчик, Завалишин увидал, что Анна Климовна успела приготовить стол, сооруженный из дверной половины на ящиках, поставила чистое ведерко, запасла ножи, чистые тряпки - все, что требуется для такой "операции". Сама переоделась в дешевое трепаное платье, чтобы зря не пачкать хорошего, и принесла два кухонных передника.
- Надень, а то забрызгаешься.
Сарайчик был с окном, и дверь притворили от взора любопытных; дело все-таки деликатное.
Зажиревшая, едва подвижная свинушка хрюкала, пока Анна Климовна любовно мыла ей бока и вязала ноги.
- Помоги на стол поднять.
Подняли с трудом, и опять Анна Климовна мокрой тряпкой обтерла жирные розовые бока.
Омыв, вытерла насухо руки и голоском просительным и ласковым сказала:
- Ты уж сам, без меня, не бабье это дело. Вон они, ножики...
И попятилась, увидав, как затряслась у Завалишина борода и побелели глаза.
- Ты чего? Чего испугался-то?
Завалишин дрожал крупной дрожью. Пятясь к двери, правой рукой тянул из кобуры револьвер.
- Оставь, говорю, это, разве скотину этим можно, голову испортишь.
Завалишин отнял руку, вдруг ослабел и сел на ящик.
- Сама делай. Не могу я свинью резать. Слышишь, как она визжит.
- Какой жалостливый. Животную испугался. А еще мужчина.
- Молчи, Анна, говорю, не могу.
- Чего мне молчать. И без тебя управлюсь.
Анна Климовна взяла большой нож, остро отточенный, левой рукой прихватила в тряпку розовое рыло свинушки, повернула шеей кверху и, сверху вниз, неумело и некрепко, полоснула. Хлынула кровь, свинушка сильно дернулась и завизжала. Анна Климовна заторопилась, опять наставила нож,- но сильная рука схватила ее за плечо и отшвырнула от ее жертвы.
Завалишин с налитыми кровью глазами, с лицом исказившимся, размахивая кольтом, хрипло кричал:
- Уйди, не трожь, убью!
Она взвизгнула, как взвизгнула перед тем свинушка, увернулась, толкнула дверь и выскочила из сарайчика. Услыхала, как дверь за ней захлопнулась на скрипучем блоке, и, не оглядываясь, побежала к подъезду, где квартировал преддомком.
Минутами тремя позже Денисов с Анной Климовной опасливо подходили к сарайчику. Там было тихо, только слабенько доносился замиравший визг свинушки. У двери оба остановились.
Денисов окликнул:
-- Эй, Завалишин, выйди-ка на минутку.
Ответа не было.
- Может, зайдете, Анна Климовна, да посмотрите, что он там делает.
- Сами зайдите. Еще застрелит. Совсем рехнулся. Людей может, а животную не может.
Денисов на цыпочках обошел сарайчик и заглянул в окно, заделанное решеткой. Прямо под окном лежала розовая туша, а подале, наполовину спрятавшись за ящик, сидел на полу Завалишин, уставившись глазами на окно. Большой кольт лежал перед ним на ящике.
Денисов живо отскочил и вернулся к Анне Климовне.
- Уж не знаю, как и быть. Может, он и впрямь рехнулся, сожитель ваш. Не лучше ли его на замок запереть да сбегать за милицией?
- Замок-то внутри остался.
- Другой поискать.
В эту минуту ахнул выстрел, и оба они, отскочив от двери, бросились бежать.
За первым выстрелом второй, третий, еще, еще,- Завалишин расстреливал всю обойму. Денисов и Анна Климовна спрятались на крыльце, несколько жильцов пугливо хлопнули дверями.
Затем по асфальту двора застучали тяжелые шаги Завалишина. Он шел, сгорбившись, понурив голову, держа руку на кобуре, не оглядываясь по сторонам,- шел прямо к своему подъезду. Вошел, притворил за собой дверь.
Тогда Анна Климовна решилась войти в сарайчик. Вошла и ахнула: сооруженный ею стол был залит кровью, а голова свинушки, чудесная голова, обещанная преддомкому за его заботы и за его охрану, была вся разворочена крупнокалиберными пулями завалишинского кольта.
-- Что же это он наделал! Разве возможно в скотину стрелять пулями. Безо всякой жалости - всю голову испортил!
И даже прослезилась от искреннего огорчения.
ИЗМЕНА ВАСИ
За стеной у хозяйки пробило семь часов. На часах Васи Болтановского было уже десять минут восьмого; правда, часы его всегда немного убегали вперед, и это было даже удобно: не опоздаешь. Но все же обычно Аленушка заходила в половине седьмого. Могла, конечно, где-нибудь задержаться на пути из больницы.
Вася заложил книжку вышитой закладкой с надписью "на память", вынес в кухню окурки, подобрал с полу бумажки, поправил чехол на кресле. Прошло еще минут пять. Можно было, конечно, зажечь примус и самому заварить чай. Раньше, до болезни, он все делал сам; теперь его немножко набаловала Аленушка, редкий день не забегавшая вечером, после службы, так как жила поблизости, а дома у нее было неуютно. Так уж вошло в обычай, что вечерний чай пили они вместе,
и уходила Аленушка только в начале одиннадцатого. После чаю разговаривали, или Вася что-нибудь читал вслух, а Аленушка вязала или шила. Она подрабатывала шитьем, делала простые шляпки, вышивала. Это она и закладку Васе вышила. Она же чинила и Васино белье,- тоже вошло это в обычай, хотя сначала Вася протестовал:
- Я сам все умею.
Но Аленушка показала ему носок с заплатой его собственной работы.
- Разве ж так можно! Вы просто стянули все петли в узел к одному месту, и у вас вместо штопки получилась какая-то куколка.
- А как же нужно?
Аленушка распорола Васину работу, вынула из сумочки моток шерсти,- а через четверть часа на месте куколки получилась новая заплата - прямо на удивленье.
- Шерсть немножко по цвету не подходит, но это ведь не так важно. У меня другой с собой нет.
Вася посмотрел и ахнул:
- Ну, это действительно замечательно!
Окончательно же победила Аленушка Васю тем, что обшарпанную манжетку она отпорола, подшила, перевернула, и снова пришила к рукаву,- получилась манжетка совсем новая. Вася так был изумлен, что даже молча разинул рот, а Аленушка раскатилась от смеха звонким колокольчиком, хрюкнула и смущенно замолкла.
Но все-таки - зажечь примус или подождать?
Ждать не пришлось, потому что звонок прозвонил трижды; это означало, что пришли к Васе. У каждого жильца было определенное число звонков, чтобы не приходилось отпирать двери чужим посетителям; даже снаружи двери висела бумажка с обозначением, кому сколько раз звонить. К Васе - три.
Аленушка пришла сегодня усталая и немножко расстроенная. Задержалась потому, что в больницу к ним привезли много тифозных.
- И без того класть некуда, а все к нам доставляют.
И еще дома у Аленушки неприятности. Комната у нее большая, превышающая указанную жилплощать, и теперь домком хочет к ней кого-нибудь вселить, чтобы жили двое. А то предлагает перевести ее в каморку, почти чулан. И она не знает, что делать. Уж лучше и правда в чулан - все-таки хоть одной жить.
- А вот меня не трогают,- сказал Вася.- А такая комната тоже считается на двоих. Впрочем, я могу выправить себе разрешительную бумажку от университета.
- Вам-то хорошо!
Долго быть мрачной Аленушка не умела. Выпив чаю - скоро повеселела.
- Знаете, у вас на носу чернильное пятно, лиловое. Ну, когда я вас научу быть аккуратным!
- Где? - испуганно спросил Вася.
-- Где? - я же говорю, на носу. Вы посмотритесь в зеркало.
Вася взглянул в маленькое стенное зеркало.
-- Да ничего нет, это только немножко. Я писал сегодня.
