выпалил Санджей.
Казалось, он дожидался удобного момента, чтобы сообщить об этом Айоне.
— С вашего позволения, я бы не драматизировал ситуацию. Мне думается, вы преувеличиваете, — сказал Дэвид. И пояснил: — Эмми тоже собиралась участвовать в поисках. Они с Санджеем приехали пораньше. Должно быть, потом девушка передумала и вернулась домой.
— Если она решила вернуться, то почему даже не простилась? — справедливо заметил. Санджей.
Айона не могла упрекнуть Эмми в отсутствии хороших манер. Наоборот, эта девушка всегда отличалась очень вежливым поведением.
— Санджей, может, вы ее чем-то обидели? — осторожно спросила Айона.
— Ну вот, и вы туда же! Я всего лишь спросил, хочет ли она кофе, и предложил ей занять столик на тротуаре. Я сходил в кафе, взял две чашки кофе и банановый хлеб…
— Обожаю банановый хлеб, — призналась Айона, подумав, что Санджей, быть может, захватил его с собой.
Марта выразительно посмотрела на нее.
— Простите, вырвалось, — пробормотала Айона. Она взмахнула рукой, отгоняя слова, как ораву назойливых мух.
— А когда я вышел из кафе, Эмми за столиком уже не было, — заключил Санджей.
— Вы проверяли в туалете? — поинтересовалась Айона. Молодой человек с недоумением посмотрел на нее. — Я уверена, что с Эмми все в порядке, но для полной уверенности можно ей позвонить.
— Но мы не знаем номера ее телефона, — сокрушенно признался Санджей.
«Да уж, парень, умеешь ты сырость разводить, — подумала Айона. — Неудивительно, что Эмми сбежала. Не захотела утонуть».
Пирс потянулся к чайнику, чтобы налить себе еще чаю. Айона заметила у него на запястье какую-то надпись. Татуировка?
— Что значит «ДИВЭД»? — спросила она и тут же сообразила, что читает справа налево.
На самом деле у него было написано «Дэвид». Странно.
Не отвечая на ее вопрос, Пирс задал свой. Вроде бы совсем простой вопрос, но Айону он поставил в тупик:
— А где же Би?
Встав, все молча смотрели на Айону. Молчание становилось гнетущим. Потом Айона села и глубоко втянула в себя воздух.
— Я ждала, когда же вы спросите, — сказала она. Последовала новая пауза. — Как видите, ее здесь нет. И уже который год.
Айона вновь умолкла и смотрела на собственный портрет над камином, игнорируя ошеломленные, вопросительные взгляды гостей.
— Но вы же говорили… — произнес Пирс, когда тишина сделалась невыносимой.
— Нет, Пирс, я ничего такого не говорила. Это вы предположили. Нужно быть осторожным, когда делаешь предположения о жизни других людей. Я думала, вы должны бы это знать лучше других.
— Так где же она? — спросила Марта.
— Около семи лет назад у Би диагностировали раннюю стадию болезни Альцгеймера. — Слова Айона произносила медленно, с расстановкой, как будто каждое требовало громадных усилий. — У нее появилась забывчивость. Она стала забывать имена, затем обиходные слова. Я заставала Би перед стиральной машиной. Она растерянно смотрела на машину, забыв, как та включается. Она могла по нескольку раз на дню задавать мне один и тот же вопрос.
Айона отхлебнула остывший чай.
— Мы думали, всему причиной менопауза. Вы, наверное, знаете, как это бывает? Хотя нет, откуда вам знать? Менопауза повинна во множестве разных заболеваний, но здесь, как оказалось, она была ни при чем. Мы нашли способы компенсировать забывчивость Би: развесили по всему дому листочки с напоминаниями, где что находится и какие дела она собиралась сделать сегодня. А потом, в один из вечеров, мне позвонил владелец газетного киоска у станции. Он нашел Би у двери своего магазина. Она плакала, поскольку не могла вспомнить дорогу домой.
Дрожащей рукой Айона подлила в чашку чаю, глотнула и поморщилась.
— Совсем остыл. — (Гости молчали, не желая нарушать атмосферу рассказа.) — Вскоре после этого пришлось обратиться к врачу, где Би и поставили официальный диагноз… Поначалу я ухаживала за ней сама. Мы почти перестали куда-либо выезжать и принимать гостей. Думаю, тогда-то я и потеряла связь с большинством старых друзей. Но мне нужно было работать, и я наняла сиделку. Работа помогала мне удержаться во внешнем мире. А вернувшись домой, я ныряла в маленький пузырь, где были только мы с Би. Вопреки всем моим усилиям, даже там ей становилось все страшнее и неуютнее. В какой-то момент я поняла, что мне самой не справиться. И нашла ей пансионат.
— Представляю, как тяжело вам было. Вы же потеряли свою половину, — произнес Санджей.
Айона сердито посмотрела на него. Санджей понял: он сказал что-то очень глупое. Вот только что именно?
— Би не была и не является моей «половиной», — отрезала Айона.
— Конечно нет. Ни в коем случае, — растерянно пробормотал Санджей.
— И ни одна женщина в мире не является чьей-то «половиной». Мы все самодостаточные личности. Совершенно целостные и абсолютно уникальные. Но иногда, когда вы сводите вместе двух совершенно разных людей, возникает некая магия. Или алхимия. Би сравнивала меня с яйцами и сахаром, а себя — с мукой и маслом. И когда нас смешивали, мы представляли собой нечто большее, чем просто комбинацию составных частей. Мы становились вкусным кексом. В этом-то и вся проблема. Когда ты привыкла быть удивительным, безумно вкусным кексом, то потом невероятно трудно снова привыкать к тому, что ты всего лишь яйца и сахар.
Санджей не знал, что тут можно ответить. Он решил полностью обойти аналогию с кексом и выбрал более стандартный вариант:
— Должно быть, вы ужасно скучаете по ней.
— Ужасно, — подтвердила Айона. — Каждый день меня грызет чувство вины. Я постоянно езжу к Би, но она частенько меня не узнаёт. Ей гораздо комфортнее в прошлом, и потому большую часть времени мы проводим там. Музыка тоже помогает, поскольку возвращает ей вкус к жизни. Би не может сказать, какой сегодня день недели или что она ела на завтрак, зато помнит слова всех песен, которые появлялись в восьмидесятые годы.
Санджей всегда считал Айону необычайно крепкой. Неуязвимой. Но сейчас она выглядела какой-то съежившейся и беззащитной. Яйца и сахар. Разбитые яйца без скорлупок. Ее гости бормотали старые, избитые фразы. Что еще они могли сказать? «Мы так сочувствуем… Как это ужасно для вас… Бедняжка Би… Вы тут и впрямь ничего не в силах сделать». Все эти слова повисали в воздухе, лишь понапрасну сотрясая его и не давая результатов.
— Есть и другая причина, почему я держалась за свою работу, — продолжала Айона. — Почти каждый пенс моей зарплаты уходил на оплату пребывания Би. Теперь придется подыскивать ей пансионат подешевле, и это просто невыносимо. Знакомая обстановка и повторяемость событий очень важны для нее. Или же мне придется продать этот дом. А он — единственная память о
