на стыках и стрелках вагоне в Новгород. А в конце лета Ленинградский вокзал встречал нас из Пскова…
На следующий год поход снова начинался с Ленинградского вокзала, и уезжали мы поздно ночью в Ленинград, откуда на местном поезде приехали сырым дождливым утром в Гдов. Да мало ли дорог за плечами! Но сегодня мы едем в Ленинград на экскурсию.
Я вышел из метро, ощутил всю силу январского мороза. Напротив огромные часы со знаками зодиака показывали без десяти одиннадцать. У входа увидел знакомую фигуру.
— Привет, Славка!
— Привет. Холодно-то как.
— А ты чего тут стоишь? Да еще без шапки.
— Да там, в зале, громкоговорители орут, душно как-то.
В зале вокруг сложенных рюкзаков стояли Алена, Леша и Филимон. Мадленский что-то рассказывал, при этом жестикулировал, подавшись вперед. Леша и Алена внимательно слушали, недоверчиво улыбались, а время от времени разражались хохотом. А Филька в эти моменты делал непроницаемое лицо, весьма довольный реакцией слушателей.
— Чему вы так радуетесь? — спросил Слава.
— Филя рассказывает, как провел новогоднюю ночь, — объяснила Алена.
— С новыми подружками из сорок третьей школы?
— Почти, — уклончиво ответил Филимон.
— Как так?
— Да они его разыграли, и Филька встречал Новый год на улице…
— И приятно, что не потерял при этом чувство юмора, — послышался знакомый голос.
— Александр Сергеевич! А мы и не заметили, как вы подошли.
— Еще бы, вы так увлеклись. Ну, все в сборе?
На узком перроне усталая, сонная толпа, подгоняемая холодом, быстро двигалась между двумя составами. Над головами висел дымок — топились печки в вагонах. Знакомый железнодорожный запах, который вызывает волнение, обещает дальние странствия. Проводники стояли возле вагонов, притопывая на морозе.
— Граждане, подъезжаем к Ленинграду. Билеты нужны?
— Конечно, — Слава быстро свесился с верхней полки, — для отчета.
— Ну, берите, берите.
Огромная площадь перед вокзалом встретила нас колючим ветром, суетой трамваев и машин.
— Ребята, давайте не растягиваться, — собрал нас Александр Сергеевич. — На всякий случай: школа, где мы остановимся, находится на улице Дзержинского. Вот посмотрите сюда.
Александр Сергеевич подошел к книжному киоску, в застекленной витрине которого висела большая схема Ленинграда.
— Я вначале никак не мог понять, — подошел ко мне Слава, — почему так неудобно ходить по Ленинграду.
— Ну и что ты понял?
— А очень просто: у москвичей скорость выше, приходится все время кого-нибудь обгонять.
Сейчас-то уже положение изменилось, ленинградцы скачут по своему Невскому, не уступая москвичам на улице Горького или проспекте Калинина.
За Аничковым дворцом Александр Сергеевич свернул в какую-то узкую улицу, затем в другую.
— Вот и улица Дзержинского, бывшая Гороховая.
— Так это здесь жил Обломов? — резво отозвался Мадленский.
— Ну наконец-то, теперь я вижу, что с литературным образованием у вас, Филя, все в порядке.
— Еще бы, это мой любимый предмет, — скромно потупился Филимон.
Серое высокое здание школы с длинными темными узкими окнами смотрело через неширокую улицу на такой же серый дом напротив, в котором, правда, разноцветно горели окна. Постучались в запертые двери. Прохожие оборачивались, недоумевая, что нужно целой компании старшеклассников с рюкзаками рано утром в школе во время каникул.
Появилась заспанная вахтерша. На втором этаже она долго подбирала ключ к высокой двери класса, и наконец мы с облегчением сбросили на пол рюкзаки.
Парты были сдвинуты к окну и поставлены одна на другую. Доставленные из физкультурного зала маты уложены вдоль стен. Значит, нас ждали.
— Это наш туристский кружок позаботился, — пояснила наша хозяйка.
За окном уже стало почти совсем светло, день обещал быть ясным и морозным.
— Куда мы сегодня пойдем? — спросил Слава.
— Я предлагаю, — ответил Александр Сергеевич, — отправиться за город. Ну, скажем, в Репино. Жаль упускать солнечную погоду.
— Красиво-то как, — сказала Маша, когда за окном замелькали сосны и ели, а электричка выкатилась из города и застучала колесами по Карельскому перешейку.
Народу в вагоне было немного. Мы бегали от одного окна к другому.
— Смотрите! — кричал Филя, указывая в окно справа. И мы мчались глазеть на поросшие лесом огромные валуны красноватого гранита.
— Залив! Море! — кричал в это время Костя, расположившись у окна слева.
— Александр Сергеевич, а вы путешествовали когда-нибудь по Карелии? — спросил Володя.
— Нет, никогда…
— Странно, ведь это страна тысяч озер, как называют Карелию, а вы такой страстный байдарочник.
— Я воевал в Карелии. Правда, севернее. Там природа не такая богатая. Но дело не в этом.
Когда нас в сентябре сорок первого везли на фронт, да и когда обустраивали позицию, я смотрел вокруг и думал:
«Вот кончится война, победим, и приеду я сюда в поход на байдарке». Потом я видел эти озера буквально красными от крови… Здесь гибли мои товарищи, здесь я сам получил ранение, так что нелегко мне путешествовать по этому краю…
— Александр Сергеевич, Солнечное проехали, наша следующая, — сообщил Слава.
— Вы все время здесь воевали, на Севере? — спросила Алена.
— Нет… После ранения я оказался в Москве как раз в то время, когда гитлеровцы, не считаясь с потерями, рвались к столице. Я принял командование лыжным батальоном. Мы должны были закрепиться в районе Останкина и не пропустить фашистские танки в Москву.
— А потом?
— Потом врага отогнали от столицы, а я до конца войны служил в зенитной батарее…
Вдоль шоссе тянутся санатории, детские сады, дачи. И среди высоких сосен и елей приткнулся к склону причудливый деревянный дом с большими окнами, стеклянными скатами кровли, резными украшениями, балконами и верандами.
— Александр Сергеевич, а почему эта усадьба Репина называется «Пенатами»? —
