по бедру, острым кулачком и очень сильно.
– Уй, – сказал Иван. – Мне больно.
– Мне тоже больно такое слышать, – ответила Няша. – Еще хочешь?
Ребенок наверху заплакал и сжал ноги на шее с такой силой, что Иван взвыл.
– Ой, ну что же вы все против меня!
– Не обижай маму, – сказал тонкий голосок.
– Это твоя мама меня обижает! – заорал Иван. – И ты тоже, Иванка! Ты задушишь сейчас своими ножищами!
– Папа плохой! – заорала Иванка, двигая ляжками как ножницами. – Плохой!
– Я плохой, да, – повторил Иван. – А вы все хорошие.
– Успокойся, – сказала Няша. – На нас люди смотрят. Ты сюда протестовать пришел, так протестуй.
Иван поглядел на ее платье, наморщился, словно силясь что-то вспомнить, но не сумел – махнул рукой, повернулся к ближайшему улан-батору и заорал, обращаясь не к нему, а к его более понятной лошади:
– Псотрап! С тартаренами воевать надо, а не со своим народом!
Улан даже не посмотрел в его сторону. Зато лошадь дернула головой и навела на Ивана матовый глаз. Иван вспомнил курс боевой имплантологии и притих – такие лошади могли пробить грудную клетку прямым ударом копыта и шли в атаку, когда струсивший всадник пытался повернуть назад.
Няша между тем тоже начала протестовать:
– Гольденштерн англо-sucks! Гольденштерн sucks Афон!
Все это были древние как мир методы обмана кукухи, и они уже лет десять не канали – минусы в карму за такое шли, и даже более жирные, чем за ГШ-слово просто. Но Няше было мало.
– Гольденштерн антихрист!
Иван дернул ее за рукав.
– Прекрати немедленно, – зашипел он, – ты же знаешь, что я… Ты меня сейчас в такой минус уведешь, что я год буду вылезать!
– А ты ударь, – предложила Няша. – Ударь попробуй. Ударь прямо при детях…
– Ты напрашиваешься?
– Попробуй, – сказала Няша. – Попробуй и увидишь, что будет…
– Папа плохой, – заныла сверху дочка. – Папа злой. Папа маму не любит… А я папу не люблю.
– Ну и перелезай тогда к своей маме, – огрызнулся Иван, – на вот… Пусть она тебя на руках несет.
– И понесу, – ответила Няша. – Иди сюда, милая…
Слезая с папиных плеч, Иванка задела его огменты, и очки свалились с лица Ивана, повиснув на одном ухе.
– Ах! – сказал Иван. – А…
Вокруг был полутемный пустырь, освещенный только периферийными огнями. Огни меняли цвет – с синего на красный и назад. Рядом шла сердомолка с двумя шевелящимися куклами в руках – они карабкались по ее плечам к голове, а сила тяжести с той же скоростью стаскивала их вниз.
Издалека доносились стрельба и разрывы пиропакетов – похоже, в зоне «А» начинался серьезный замес. На краю поля кричала хриплая ночная птица.
Иван огляделся. Сзади, неестественно покачиваясь, приближалась другая парочка – те самые преторианец с барышней, что убегали в кусты. Преторианец нес в руках палку – наверно, какой-то видный в симуляции транспарант. У девушки на плечах сидел потертый пластмассовый ребенок с букетом гвоздик.
– Мочи кромешников! – кричала девушка. – Бей мозгососов! Отпустите нас в Эдем!
Преторианец нервно морщился, но не говорил ничего. У них все наоборот, подумал Иван. Прогрессивная подруга и слуга режима. Хотя на самом деле с преторианцами непонятно, у какого режима они слуги. И лучше в это не лезть, особенно Свидетелю Прекрасного…
Видимо, программа аттракциона засекла остановку Ивана и довернула второй парочке дугу – они изменили курс и ушли от сближения.
Иван надел очки и снова оказался в человеческом потоке рядом с Няшей. Первым делом он отыскал глазами преторианца с кисейной барышней. Теперь они шли в толпе справа. Оказывается, преторианец нес пику с насаженным на нее карликом-тартареном – в карикатурной черной чалме, с выпученными злобными глазами и двумя кривыми саблями в руках. Тартарен очень натурально хрипел. Люди вокруг смеялись.
– Слушай, – сказал Иван Няше, – я опять на несколько минут забыл. Представляешь? Только что шел и думал, что все это на самом деле. Даже улана забоялся.
– Ты счастливый, – ответила Няша. – Я так переться не могу.
– Тогда чего ты заводишься?
Няша засмеялась.
– Обидно. И ударить тебя хочется. Но я-то помню, что все понарошку. Почти всегда.
– А что вообще не понарошку? – спросил Иван.
– Вот это, – сказала Няша и подняла двух детей. – Вот это не понарошку.
Дети висели на ее руках как две живые гири. Ивану опять показалось, что он уже видел эту сцену на колесе.
– Слушай, – сказал он, – давай их сбросим. А то я сейчас опять все забуду, и мы из-за них ссориться начнем.
– Жалко их, – ответила Няша. – И неловко. Вокруг люди.
Иван покосился на преторианца – тот уже почти затерялся в толпе впереди.
– Вокруг только Прекрасный, – сказал Иван назидательно. – И когда-нибудь ты это поймешь…
Он протянул руку к лицу Няши, чтобы снять с нее очки – но вспомнил, что на ней слинзы. Тогда он снял свои и снова увидел темный пустырь и Няшу с шевелящимися на ней куклами.
– Давай помогу…
Он оторвал от ее руки одну куклу и бросил ее на землю.
Няша присела и положила рядом вторую.
– Иванка… Няш…
Оказавшись на земле, куклы проворно поползли в сторону диспенсера. Няша долго смотрела им вслед, но куклы не оглядывались.
– Как черепашки на песке, – прошептала Няша. – Ползут в свое завтра, где нас уже не будет… И совсем про нас забыли…
– Хватит соплей, – сказал Иван. – Пошли лошадей пугать под уланами. Я помню, какие там баги в программе. Ты сейчас от смеха умрешь.
Няша вздохнула.
– Да чего ж ты так вздыхаешь-то все время, – сказал Иван. – Ну что тебе плохо?
– Все плохо.
– Почему?
– Любви в нас нет.
– Значит, никто не проплатил, – усмехнулся Иван.
– Хочешь посмотреть, что я вижу? У меня там никаких улан.
– А как я посмотрю?
– С канаткой можно, – ответила Няша. – На пару секунд. Если рядом стоять. Заглянуть успеешь.
– Давай, – сказал Иван. – Интересно.
Няша вынула из сумочки канатку, размотала и дала одну пилюлю Ивану. Иван вставил ее в ухо.
– Моргни пару раз, – сказала Няша. – Зацепишься.
Иван принялся старательно моргать. Сначала впереди была только мгла, а потом в ушных сеточках заиграл духовой оркестр, и появилась картинка.
Веселые люди с цветами. Ажурные агитконструкции на легких велосипедных колесах – летящая к небу ракета на столбе фанерного дыма, земной шар, опоясанный красной лентой, паровоз с крыльями, взлетающий над толпой. И дети, много-много счастливых детских лиц.
А потом он увидел сердобольский протест. Несколько смеющихся физкультурниц с толстыми как у битюгов ногами несли черный глазетный гроб с надписью «Гольденштерн». Следом над толпой плыл другой гроб с надписью «Розенкранц». Рядом – кумачовый плакат: «Повесить подлецов, как завещал великий Гамлет!»
Смотреть на такое – только
