Ты разве не чувствуешь?
– Чувствую, – сказал Иван. – Обратный реверс, процентов двадцать.
– Тридцать пять. Мы по факту поменялись, понял? Когда мы ехали вверх, самцом был ты. А теперь самец я.
– Слушай, – сказал Иван, – ты ведь уже поглумилась. Давай без канатки закончим, а? Я у тебя как швейная машинка. Или как рысак в коляске. Устал уже. Давай по-человечески… Как парень с девушкой…
– Подожди немного… На вот… На, на, на… Еще быстрее можешь?
Иван тяжело задышал.
– Еще… еще…
Иван наконец не выдержал и вынул из ее уха стальную пилюлю.
– Няша, – сказал он. – Ты же девушка. А я парень. Я специально девушку искал без кнута. А это тот же кнут, только виртуальный. Я хочу это с тобой делать нежно и наоборот. Вот так.
– Без канатки глюки пойдут, – ответила Няша. – Обломает.
– Лучше глюки, чем так собачиться. Мне нравится на тебя просто смотреть. Ты сейчас такая красивая…
Няша правда была хороша – раскрасневшаяся, с блестящими потемневшими глазами. Ее сердомольское платье, расстегнутое на груди и задранное до пояса, волновало своей асексуальностью.
Иван склонился над подругой и сощурил глаза. Канатка, свисающая из его уха, теперь подключала его только к мировому эфиру. Толчки его тела раскачивали Няшу, и скоро ему стало казаться, что они вприпрыжку идут куда-то в полутьме.
Няша горбилась. Кажется, она несла в руках две большие сумки. Наверно, следовало ей помочь… Нет, сумки вроде ехали по земле… Это не сумки, понял наконец Иван, это дети. Большие уже дети, которые тянут Няшу в разные стороны. А сама Няша была далеко уже не няша – толстая, немолодая, в нелепой беретке, с застывшей на лице страдальческой гримасой. С каждым ударом бедер Иван делал ее все старше и печальней, а дети, как два маленьких динозавра, пытались разорвать покорное тело на части… И так они шли и шли куда-то вместе – наверное, домой – а сумрак вокруг становился все непрогляднее. Скоро Няша стала совсем старухой, а дети выросли – но почему-то до сих пор рвали ее напополам…
Няша шлепнула Ивана по щеке, и он пришел в себя.
– Ты так никогда не кончишь, – сказала она. – Верни канатку.
Иван вздохнул и вставил болтающуюся на проводе пилюлю в ее ухо.
– Давай быстрее, – сказала Няша. – Уже подъезжаем скоро.
– Хорошо, – ответил Иван. – Только без членовредительства.
– Это уж как получится…
Няша стала бить его телом в свое, а Иван смотрел на нее – и все еще видел зародыш старческого безобразия на месте ее красоты. Собственно, сами красота и свежесть и были этим зародышем. Может, подумал он, в канатке жил какой-то вирус? И перепрыгнул на имплант?
Но молодящаяся старуха стучала в свои же задранные к потолку бедра все быстрее, и, надо признать, была пока не такой уж старой, даже совсем еще не старой, и вполне привлекательной, так что сопротивляться неизбежному скоро стало невозможно…
Няша вынула канатку из его уха, потом из своего – и аккуратно смотала провод.
– Ты опять туда сделал, да?
– Это не я, а ты.
Няша засмеялась, поднялась с сиденья и стала приводить себя в порядок. Затем кинула салфетку Ивану.
– Через пять минут выходим. Тебя прет еще?
– Нет, – сказал Иван. – Как кончил, все прошло.
– У меня тоже.
– Откуда у тебя такая канатка? – спросил Иван. – Она же стоит, наверно, как это колесо.
– Из Винницы привезла. У меня там тетка работает, хелперов выращивает.
– А откуда такие канатки в Виннице?
– Там сложная история. Они налево что-то строгают. Это был бартер из Японии. Заказчик помер, а на счету у него ничего нет. Наследники расплатились с комбинатом его имуществом. Нелегально, понятно. Целый контейнер пришел. Дорогие вещи – старые мечи, вазы, антикварная мебель, циновки какие-то с кровью, палочки для еды, мужское белье, тарелки фарфоровые, всякая мелочь и эта вот фиговина. Просто сгребли в кучу все, что от человека осталось. Тетка взяла канатку вместе с вазой и столиком – решила, это что-то медицинское. Вставляла себе в уши, и ничего не было, ясное дело. А вставить второй конец кому-то другому просто не доперла. Я у нее увидела и выпросила. Сказала, это подводные наушники. А она у меня воды боится, так что отдала сразу…
Рассказывая, Няша застегнула платье, спрятала канатку в сумочку, достала оттуда зеркальце и поправила свою «внутреннюю мобилизацию» – хотя ее короткая прическа не пострадала от процедуры.
– Лоханулась твоя тетка, – ответил Иван. – И наследники лоханулись.
– Почему. Может, им просто не хотелось у себя оставлять.
– А как ты ее настраивать научилась?
– В сети же есть. Это хорошая канатка, но есть и покруче. Как ощущения?
– Так, – сказал Иван. – Тяжела женская доля.
– От крэпера слышу, – засмеялась Няша. – Да не бойся, я твоим лошадям не расскажу.
– Я и не боюсь, – ответил Иван. – Просто как вспомню…
– Пенетрация, чтоб ты понимал, это для женщины точно так же. Раньше мы притворялись, чтобы выжить в вашем мире. А теперь мир наш. Ваша очередь привыкать.
– Только вуманизм вот этот не включай, – сказал Иван. – Раньше надо было.
Кабинка остановилась, и Иван с Няшей вышли в прохладную осеннюю тьму. Колесо закрывалось через час, и перед будкой билетера стояла последняя партия отдыхающих – разноцветно крашенная молодежь с кленовыми листьями в руках, двуполые и однополые парочки. В воздухе кисло попахивало туманом – похоже, кто-то уже заправлялся перед полетом.
– У вас всегда такой кайф продают под стенкой? – спросил Иван.
Няша пожала плечами.
– Под стенкой не знаю. Скорее только по праздникам. А у Мертвой Звезды всегда. Только под сердомол одевайся. Хотя бы сапоги правильные и кепка. Меньше вопросов.
Они вышли на главную аллею и остановились.
– Пошли на протест? – спросил Иван.
– Нет, – ответила Няша. – Я же сердомолка.
– Там никого не винтят, нормально раскуримся еще раз… И сердомольское меню там тоже есть… Слушай, кстати, а где мой рюкзак?
– Какой рюкзак?
– Ну я на протест брал. Там рогатка, шарики, маска. Респиратор. Он у меня был, когда на колесо садились?
– Не помню, – сказала Няша. – Вроде был.
– Значит, в кабинке оставил. Теперь с концами…
Он похлопал себя по карманам и облегченно вздохнул.
– Хорошо хоть, огменты в карман сунул. Все из-за тебя, женщина. Или я даже не знаю, как тебя теперь называть.
Няша, видимо, приняла это за комплимент – и улыбнулась.
– Спасибо.
– Пошли все равно, – сказал Иван. – Только на самый лайтовый.
– А лайтовый – это как?
В ухе Ивана проснулась Афа.
– С дунькой идеально в зону «Г», – заговорщически зашептала она. – Ой, каламбур получился, ха-ха-ха… Я не хотела подглядывать, извини. Если спокойно покурить – то «Г» правда лучшая зона, она сейчас совсем
