Закончив исследование, он спросил ее:
— У вас много таких коробок?
— Не знаю. Нет, наверно, не много. А что?
— Я не химик, но не думаю, чтобы такие пилюли могли возбудить у вас аппетит.
— Я ем столько, сколько могу, — ответила фру Рубен.
— Да, но вы должны есть больше. У вас не должно быть отвращения к пище, — сказал доктор, сунув коробочку в карман.
Доктор по очереди обошел всех пансионеров, справляясь об их болезнях. Бертельсен был совершенно здоров, он просто жил пансионером. Он с интересом расспрашивал о фру Рубен. «Я и фру приехали сюда вместе, — объяснил он, — и я не могу уехать без нее». Фрекен Эллингсен слышала это; она кинула на Бертельсена укоризненный взгляд, но это не произвело на него никакого впечатления:
— Я думала, что вы со мной сюда приехали, — убийственно-серьезно пошутила она.
— А вы зачем здесь, фрекен? — спросил врач.
— Я здорова. Впрочем, я завтра уезжаю.
— Конечно, я здесь не только для того, чтобы ждать фру Рубен, — сказал тогда Бертельсен. — Вы, ведь знаете, фрекен, что я небезразлично отношусь к делам санатории Торахус, мне приходится следить здесь то за тем, то за другим.
На следующий день фрекен Эллингсен уехала одна. Она поняла, что дальше надеяться бесполезно.
— Я после приеду, — сказал Бертельсен, — мне только надо наладить дело с постройками.
На другой день под тем или другим предлогом Бертельсен получил разрешение навестить фру Рубен; он выразил ей свое сожаление, утешал ее и дал ей понять, что она не одинока в своем страдании. Фру начала понемногу есть и спала уже лучше, она беседовала с Бертельсеном, как здоровая, шутила и была очень мила; она прекрасно провела время.
Выйдя из ее комнаты, он был великолепно настроен. У ног своих нашел он носовой платок фрекен Эллингсен; платок совершенно еще не был в употреблении и был бел, как снег; он поднял его и передал по принадлежности.
— Посмотрите, что я нашел, ваш носовой платок, ваша монограмма. Он такой белый и невинный, непохоже на то, будто его умышленно уронили на моем пути.
— Умышленно?..
— Я пошутил, фрекен. А вы уже уезжаете? Давайте-ка я взгляну на вас в санях. Передайте привет в городе.
Она была так беспомощна; возможно, что она умышленно уронила у двери фру Рубен свой платок, не придумала ничего лучшего, услышав, что Бертельсен там. Конечно, трудно ей было так решительно покинуть сегодня раз навсегда Бертельсена; а с другой стороны, чего было ей ждать с его стороны? Разве она не видела, что надоела ему, что он к ней совершенно равнодушен? Так бесплодно оборвался этот эпизод в ее жизни, как оборвались все ее детективные рассказы. Фрекен Эллингсен была красивая девушка, высокого роста, и была недалека от того, чтобы выделиться из толпы, она была наделена чувством и воображением, но у ней они были ни к чему: чувство свое она, как дура, растрачивала зря, а воображению давала исход в рассказах, выдумках и лжи. Она и не могла удержать в своих руках лесопромышленника Бертельсена и, в конце концов, вынуждена была отказаться от него. Что другое могла она сделать? Она до смерти надоела бы ему, надоедала бы понемногу каждый день и каждую ночь…
Доктор, обходя больных, пришел к Самоубийце. Может быть, он кое-что и слышал об этом чудаке и был сообразно с этим настроен, а, может быть, ему отчасти была известна его история в Христиании, бог его знает.
Самоубийца с самой нахальной рожей встретил его и сказал:
— Вы приехали, конечно, за тем, чтобы осмотреть кладбище здесь и на горе?
Доктор сказал:
— Суровая зима. Вы один, как я вижу, разумно одеваетесь.
— Великолепное дело заняться вывозом трупов отсюда, — продолжал Самоубийца. — Я могу указать вам место, где можно будет закопать вас, остающихся еще пока в живых.
— Если у вас есть время, я с удовольствием осмотрю сейчас это местечко, — сказал врач.
И они вышли. Но Самоубийца, очевидно, не подготовлен был к тому, что его сейчас же поймают на слове, он не знал твердо направления, сбивался, потом остановился в лесу и сказал:
— Впрочем, глупо с вашей стороны идти за мною, повернем обратно.
Самоубийца разозлился и продолжал:
— С вашей стороны это была притворная решимость. Доктор смотрел на него и не мешал ему болтать.
— Что же это вы гладите на меня, словно исследуете? Я сказал, пойдем домой.
На обратном пути доктор спросил:
— С какого времени вы здесь?
— От сотворения мира. Со времени открытия санатории.
— А чего вы ждете здесь, на горе, так долго?
— Я дольше ждать не буду, во всяком случае, долго ждать не буду. А вам что здесь нужно?
Молчание. Самоубийца продолжал:
— Я спросил не за тем, чтобы сделать вам неприятность, а чтобы обсудить этот вопрос. Смерть безошибочно работает и без вашей помощи.
— Что это вы дуете на свою руку?
— Вы заметили это? Притворная проницательность.
— Если вы зайдете ко мне, я угощу вас грогом, — сказал доктор.
Самоубийца, пораженный:
— Что? Спасибо, зайду.
Когда они сидели в приемной врача, каждый со своим стаканом грога, Самоубийца пошел на попятный и заговорил разумно. Доктор стал было его расспрашивать о санатории и пансионерах, но получал от него уклончивые ответы. Вдруг Самоубийца протянул вперед руку и сказал:
— Почему я дул на нее? Взгляните, что вы скажете, какого рода эта рана?
Доктор:
— Это совсем не рана.
— А что же это?
— Ничего.
Самоубийца:
— Я предполагал, что это проказа. Доктор улыбнулся:
— Вздор. Вы просто расцарапали себе кожу.
— Может из этого выйти что-нибудь?
— Да, может выйти еще стакан грога. Самоубийца, казалось, почувствовал облегчение, когда узнал, что рана его совершенно невинного свойства, а когда он получил следующий стакан грога, настроение его стало таким радужным, каким давно уже не было. Доктор рассказывал разные мелкие случаи, он был такой молодой еще врач, что все особенные случаи из его практики еще сохранялись у него в памяти. Так, он рассказал, как его однажды позвали к — избитой женщине, у которой была исполосована вся спина.
— Вот как, — сказал Самоубийца.
— То была молодая женщина, красивая и немного легкомысленная. Когда я исследовал ее, муж стоял тут же; он объяснил, как все это было и показал мне испанскую тросточку, которую он тогда пустил в ход.
— Так это муж?..
— Исколотил ее? Да. Она слишком стала брать верх над ним, хотела исполнять только свою волю, обращалась с ним, как с дураком, и взяла себе любовника.
Самоубийца подозрительно:
— Какое мне дело до этого мужа с женою?
— Как это?
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Это был смешной случай. Итак, я должен был лечить спину этой женщины, а муж лечил ее от своеволия. Но в сущности, вы правы, какое нам дело до них. Но, как сказано…
Молчание.
— В общем это не лишено интереса, — сказал Самоубийца. — И вы говорите, он вылечил ее?
— Основательно. Я потом следил за ними. Они счастливы; с тех пор у них родилось двое детей. По воскресеньям они вместе выезжают за город.
— Великолепно! — вскричал Самоубийца. — За их здоровье!
— У меня были разные такие переживания, — тихо, словно про себя, сказал доктор. — В противном случае, посещения больных были бы очень скучны.
Тут Самоубийца утратил свою наглость, он стал наивным и любопытным:
— Не могу забыть этих мужа с женою. Кто они были такие?
— Ремесленники, муж был кузнец.
— Вот что, — сказал Самоубийца разочарованный, — кузнец и жена кузнеца.
— Ну, а как же? Понятно, что не во всякой среде трость является подходящим средством; средства должны применяться индивидуально. Иногда годятся цветы.
— Многие могут пожаловаться на присутствие слишком большого своеволия у себя дома, — прошептал Самоубийца, обводя взором стены и потолок.
Словно погрузившись в воспоминания, доктор рассеянно ответил.
— Да это так. Я сам чуть не пустил раз в ход трость. Самоубийца с напряженным любопытством:
— Вы женаты?
— Нет, — улыбнулся доктор и замолчал. Самоубийцу разобрало нетерпение, и он смотрел на него вопрошающими глазами. Доктор сказал:
— Нет, то была моя ключница. Впрочем, она была необыкновенная жена кузнеца; правда, то была девушка из народа, немного взбалмошная, но обладала также и многими хорошими качествами.
— Ключница только, — сказал, вторично разочарованный Самоубийца.
— Она была молода и красива, великолепное тело, замечательно играла на рояле и на гитаре, очень музыкальная особа.
— Да, но все-таки…
— Я был влюблен в нее.
— А, это другое дело, — сказал Самоубийца. — И она довела вас до того, что вы пустили в ход палку?
— После того, как цветы не достигли цели — да. И после того, как подарки тоже не помогли. Нужно же найти какой-нибудь способ, не правда ли?
