обвел распростертый перед ними пейзаж – реку, город на другом берегу, шпили церквей, деревья и крыши:
– Все должно было быть совсем не так. Я ведь хотел защищать людей этого штата.
– Ах ты господи! Нашел время раскисать.
Джим повернулся к брату. Выражение лица у него сделалось очень детское, усталое и растерянное.
– Слушай, Бобби. В любую минуту нам позвонят патрульные и сообщат, что какой-нибудь фермер нашел Зака висящим на балке в сарае или на дереве. Я понятия не имею, взял ли он ноутбук. Сумка с одеждой? Ерунда. – Джим постучал себя в грудь большим пальцем. – И знаешь? Получается, это я убил его. – Он вытер лицо рукавом. – Я затмил Дика Хартли на демонстрации, наорал на Диану Додж. Слишком много выделывался и все испортил.
– Джим, ты бредишь. Никто пока не находил Зака мертвым, а в том, что произошло, нет твоей вины.
– Он звонил мне в мою большую никчемную фирму, и его со мной даже не соединили, такие важные люди там собрались. – Джим отвернулся к реке, медленно качая головой. – А ведь когда-то я считался лучшим адвокатом по уголовному праву в стране. Ты представляешь?
– Джим, прекрати.
На лице у Джима застыла растерянность.
– Я должен был остаться здесь и обо всех позаботиться.
– Да? Кому должен? Все, пошли в комнату, тебе надо поесть.
Джим отмахнулся, продолжая глядеть на реку, положил руку на перила.
– Я должен был остаться, а вместо этого погнался за славой. Всем было интересно мое мнение, меня всюду звали – выступление тут, ток-шоу там. Мне много платили, и я был рад, потому что мог не зависеть от денег Хелен. Но положа руку на сердце, мне просто хотелось защищать людей, которых никто не брался защищать. И все это обратилось в дерьмо. – Он обернулся к Бобу, и тот с изумлением увидел слезы в глазах брата. – Экономические преступления? Защищать людей, сколотивших миллионы на хедж-фондах? Какое дерьмо, Боб! И вот теперь я возвращаюсь с работы, а дом стоит пустой. Дети, господи, дети были всем! К ним вечно приходили друзья, а теперь в доме так тихо, и мне страшно! Я часто думаю о смерти. Думал даже до этой нашей поездки. Я думаю о смерти и как будто оплакиваю себя самого. Эх, Бобби, дружище, что-то я совсем потерялся.
Боб обнял брата за плечи:
– Джимми. Ты меня пугаешь. И ты пьян. Сейчас нам надо разобраться с Заком и Сьюзан. Все у тебя будет хорошо.
Джим снял с плеча его руку, снова привалился к стене, закрыл глаза.
– Ты это вечно всем говоришь. Хорошо не будет. – Он посмотрел на Боба и опять прикрыл глаза. – Бедный ты тупой ушлепок.
– Хватит! – Боб ощутил вспышку гнева.
Глаза Джима сейчас выглядели бесцветными, едва поблескивали бледно-голубым сквозь щелочки смеженных век.
– Бобби… – проговорил Джим почти шепотом, и по его лицу покатились слезы. – Я обманщик.
Он утирал щеки голыми руками под ледяными порывами ветра. Кусты внизу шелестели, сгибаясь к земле.
– Пошли внутрь, – мягко сказал Боб.
Он взял брата за локоть, но Джим вырвался. Боб отступил.
– Слушай, ну откуда ты мог знать, что он тебе звонил!
– Боб, он погиб из-за меня.
Под порывами ветра рукава куртки Боба надувались и трепетали, как паруса. Боб скрестил руки на груди, уперся носком ботинка в балконное ограждение.
– Да? И почему же? Потому что ты толкнул речь на демонстрации? Или потому что ты изо всех сил его защищал?
– Да не Зак…
Боб изучал свою ногу, сверху она казалась очень широкой.
– А кто?
– Отец наш.
Слова прозвучали обыденно и вместе с тем возвышенно, будто Джим предлагал ему вместе помолиться вслух. Отец наш, сущий на небесах. Дошло до Боба не сразу. Он повернулся к брату:
– Неправда. За рулем сидел я, мы все это знаем.
– Не сидел ты за рулем. – Мокрое лицо Джима в одночасье сделалось старым и сморщенным. – Ты сидел на заднем сиденье вместе со Сьюзи. Вам было по четыре года, вы ничего не помните. А мне было восемь. Почти девять. В этом возрасте уже многое запоминается. – Джим стоял, привалившись к стене, и смотрел вдаль. – Обивка у сидений была синяя. Мы с тобой ссорились, кто поедет спереди. Он сказал: «Ладно, Джимми, сегодня ты рядом со мной, а близнецы позади» – и пошел к калитке. Я тут же сел на место водителя, хотя мне миллион раз это строго-настрого запрещали. Я делал вид, что рулю по дороге. Выжал сцепление… – Он еле заметно покачал головой. – И машина покатилась вниз по склону.
– Ты пьян.
– Я сразу запихнул тебя на переднее сиденье, мама еще из дома не успела выбежать. А сам перелез назад, задолго до приезда полиции. Мне было восемь, неполных девять, и вот какая хитрость. Разве не удивительно? Прямо как та девочка из фильма «Дурная кровь».
– Джим, ты это сейчас выдумал?
– Ничего я не выдумал. – Джим медленно поднял голову. – И я не пьян. Сам удивляюсь, я ведь столько выпил…
– Я тебе не верю.
Усталые глаза Джима глядели на Боба с жалостью.
– Конечно, не веришь. Но ты ни в чем не виноват, Бобби Бёрджесс.
Боб посмотрел на бурлящую реку, на каменные глыбы, застывшие на берегу. Все было ненастоящим, искаженным, безмолвным. Даже шум реки пропал, как будто Боб с головой ушел под воду и все звуки стали глухими.
– Почему ты говоришь это именно сейчас? – спросил он, по-прежнему глядя вниз, на реку и пустой двор.
– Потому что больше не могу молчать.
– Прошло пятьдесят лет, и ты вдруг больше не можешь молчать? Чушь какая-то. Я тебе не верю. Уж извини, нашел время распускать сопли! Мы здесь, чтобы помочь Сьюзан. У нас и без твоих истерик забот хватает. Господи, Джимми, приди в себя!
Братья теперь стояли лицом к лицу под буйным ледяным ветром. Джим больше не плакал. Он выглядел бледным, больным и старым.
– Ты ведь шутишь? – спросил Боб. – Это ведь у тебя такие шутки охренительно смешные? Ты меня правда напугал.
– Я не шучу.
Джим съехал спиной по стене, осел на цементный пол. Локти лежали на согнутых коленях, кисти рук безвольно повисли.
– Знаешь, каково это? – Он взглянул на Боба снизу вверх. – Каково смотреть, как идут годы, а ты никак не можешь заставить себя признаться. В детстве я все думал: скажу сегодня же. Вот приду домой из школы и прямо так и скажу все маме. Подростком думал, что напишу письмо и подброшу маме, перед тем как уйти в школу, чтобы дать ей время переварить новость. И в Гарварде не раз собирался отправить ей письмо. Но бывали дни, много дней, когда я думал – нет, это сделал не я. – Джим пожал плечами, вытянул ноги. – Вот просто не я, и все.
– Это сделал не ты.
– Господи, ты уймешься? – Джим подтянул колени к груди, поднял глаза на брата. – Я тебя умоляю. Помнишь, что я сказал в
