ведь это еще не все, не только при голодании Хома не ел, не только славно дышал, а и…
А и прибегнул к массажу, к которому раньше не прибегал! И если бы с утра или днем, а то взял себе за моду посреди ночи. Лежит в кровати в чем мать родила и катается по одеялу так, словно его нечистая сила крутит. Руки и ноги, живот и поясницу растирает себе сам, аж покряхтывая от удовольствия и приговаривая: «Лихой зверь все одолеет!.. И пес по моим болячкам выть не будет!.. Чумак чумака таранью угощает, а сам у него с воза гусей тягает!..» А массировать спину и шею зовет грибок-боровичок свою родную жену Мартоху. Ну, раз такое дело, Мартоха разве откажется? Трет ему спину да еще и приговаривает:
— Муку сею, крупу толчу, люблю Хому, аж мурлычу!
— Ибо негоже, что гоже, а то гоже, что мило? — аж млел в кровати грибок-боровичок под сноровистыми руками жены.
Но как не смог Хома утаить от Яблоневки свою восточную философию и макробиотический дзен, так, конечно, не утаил и голодание, потому что Яблоневка — это украинское село, и не было и нет такого украинского села, которое бы спало и ничего не видело, не слышало, не ведало.
Проведав о том, что грибок-боровичок голодает и лечится, село дружно принялось гадать о том, от какой это болезни не помог ему макробиотический дзен, отчего человек сразу же ударился в искусство голодания. Может, хочет спастись от базедовой болезни? Но базедовой болезни нет ни у Хомы, ни у Мартохи, поэтому зачем, скажите, лечиться от нее? А если не от базедовой, то, может, от слоновой, а? Хотя, кажется, и про слоновую не слыхали не только в Яблоневке, а и в самом Большом Вербном… Может, от грыжи? И на старшего куда пошлют в отставке посматривали так, будто он до сих пор утаивал свою грыжу от общественности.
А раз лечится, то не заразная ли у него болезнь, не надо ли поостеречься, чтобы потом самому не пришлось лечиться голоданием, не приведи господь?! И начали грибка-боровичка обходить стороной, будто остерегались коварной собаки, которая укусит и зубы спрячет.
Но неспроста Хома голодает, размышляла Яблоневка, неспроста лечится так хитро, что под золою и жара не видать. И Яблоневка, в которой никогда не были слова масляными, а пироги пресными, тоже собралась голодать. Конечно, собралась голодать не потому, что каждому своих харчей стало жалко, или завелось у них такое мясо, что только псам его кидать, или их жены стали так варить-готовить, что эти борщи можно только во двор выливать. Вовсе нет, в селе любили всякий борщ, лишь бы с мясом, а жены варили все, что в горшках помещалось, и всяких харчей хватало. Но Яблоневка задумала поголодать потому, что в ее большую коллективную голову закралась большая коллективная мысль: «Надо на всякий случай поголодать и полечиться, да и профилактика — великое дело!»
Яблоневке всякое приходилось терпеть на долгом своем веку — и впроголодь жить во времена крепостного права, и ремешок затягивать потуже перед революцией, и последним куском хлеба делиться во времена оккупации. Но чтобы на старшего куда пошлют глядя, голодать и пропадать так, как это порой бывает, когда из-за одной паршивой овцы вся отара пропадает?!
Голодая, каждый лечился от какой-то болезни, но если бы у любого яблоневца или яблоневки спросили, от какой именно болезни они лечатся, то никто не ответил бы с уверенностью. Потому что и сами не ведали, от настоящей болезни лечатся или только воображаемой. Зато за это время разошлось по селу множество всяких слухов. Будто такой-то, голодая, лечится от болезни Кофуса, то есть от поздней амавротической идиотии, которая обнаружилась у человека в том возрасте, в каком и подобает, а именно — в зрелом, и будто бы симптомы выдают амавротическую идиотию с головой, потому что отмечен пигментный ретинит с атрофией зрительных нервов, органический психосиндром, прогрессирующая деменция. А будто бы такой-то, голодая, хочет полечиться от синдрома де Ланге, то есть умственной недоразвитости, видите ли, он и родился преждевременно, и худенький, и голенький, и на замурзанном лице брови срослись, и ушки улеглись, словно у тех зайчиков, что спрятались и лапки сложили…
Подозревая друг друга во всяческих смертных болезнях, конечно, называли и имена, правда, не в глаза, а за глаза. К слову, у долгожителя Гапличка подозревали синдром Марчиафава — Биньями, причем подозревал не кто-нибудь, а дед Бенеря, и его подозрения выражались в форме приблизительно такого внутреннего монолога. Эге ж, размышлял дед Бенеря, пускай себе долгожитель Гапличек притворяется, что он бывает и тут и дома, и все у него дома, а на самом деле он таки бемул, а если не бемул, то зачем ему скрывать свою алкогольную энцефалопатию! Энцефалопатия у него не маленькая, а большая, только, может, немного уменьшилась. А от яблоневских сорок доводилось слышать, что у долгожителя Гапличка развивается деменция, черт был побрал ту деменцию… Еще мне снилось, что у нашего долгожителя происходит деградация личности, его преследуют апатия и депрессия, так что он порой со своей паршивой головой да в тын прямехонько лезет, того и гляди, упрется в тын, как свинья в брюкву. А разве не бывает у него слуховых и зрительных галлюцинаций? Иногда ему видятся в разных краях Яблоневки ангельские волоса на чертовых головах, маслом умащенные, или же коты, которые играются с мышами, или же те, что без мыла в душу лезут. А порой ему чудятся голоса, будто трубы небесные архангельские. А еще, видать, у долгожителя не все ладно с неврологией: тремор рук такой, что с этим тремором он таки старший, а не младший, дизартрия такая, что про эту дизартрию в добрый час можно сказать, а в лихой лучше промолчать; двигательные нарушения такие, что и не знает человек, радоваться ему или печалиться; гиперрефлексия такая, что большему больше и не надо; ресничные реакции настолько уменьшились, что хоть состригай ресницы. Наконец, долгожителя Гапличка ожидает такое помрачение рассудка, что он и не поймет: то ли сначала надо отмерять, а потом уже отрезать, то ли сначала поискать, где глубже, а уже потом, где лучше. А еще славного односельчанина ожидает псевдопаралич, так что он не сможет и на четвереньках споткнуться, даже если станет конем…
Так или приблизительно так ставил дед Бенеря диагноз
