что она бегала за Раисом и умоляла объясниться. Он смеялся в лицо, подмигивал Фёдору: смотри, мол, каков я, как девки по мне с ума сходят. Тогда Ася ещё целую неделю надеялась, что Раис просто пугает, шантажирует, чтобы она сдалась его требованиям. Но нет. Он появился в понедельник со сверкающим обручальным кольцом на пальце и старался держать руку так, чтобы кольцо видели все.
– Поговори. Не может человек без причины разрушить отношения. Ведь по глазам вижу, что ты влюблена.
– Чего это? – залилась краской Ася. Неужели так заметно?
– Не торопись делать выводы. Вдруг всё гораздо проще, чем ты думаешь. Вдруг невзначай сказала человеку дерзкое слово, вот он и стушевался, – настаивала соседка.
Ася стояла на половике, в халате, с полотенцем на голове, и чувствовала, что начинает подмерзать.
– Я пойду, – вздохнула она.
После разговора стало гораздо легче. Вроде как черепашьими шагами подбиралась к разумному ответу. Может, и правда обидела человека. Хотя тут же отмела сомнения. Руслан никогда не был промокашкой. Он, как груша для битья, мог неожиданно дать отпор. Вспомнился один урок по техмату. Преподаватель вызвал Руслана к доске, заставил решать задачу. Руслан не справился. Как школьник, топтался у доски, крошил мел в порошок и косо поглядывал на сокурсников. Те радовались, что избежали позора. Преподаватель начал стыдить Руслана: «Ну как же так: не решить такую простую задачу!» И пошло-поехало. Под общий хохот аудитории преподаватель выуживал из памяти примеры таких вот горе-студентов и подводил итоги: один бросил институт, второй завалил сессию, третий попал в когорту вечных студентов.
Руслан слушал, сопел, а потом не выдержал и задал вопрос:
– Что такое электрический ток?
– Не понял, – остановил преподаватель свою тираду.
– Просто сформулируйте, что такое электрический ток, – повторил вопрос Руслан, – это же просто. Или напишите формулу азотистой кислоты, или просчитайте размер крюка для пятитонника.
Руслан засыпал преподавателя заданиями и надвигался на него всем телом.
– Молчите? Я знаю то, чего не знаете вы, и это нормально. И я не позволяю себе вас стыдить. Вы тридцать лет преподаёте один и тот же предмет, и понятно, что этот предмет вы знаете лучше всех. Я пришёл к вам учиться, а не выслушивать, какой я неуч.
Все студенты восхитились смелостью Руслана и поняли, что сессию он не сдаст. А вышло всё наоборот. Вся группа завалила, сдал только Руслан. Это для всех было откровенным шоком.
Ася открыла шифоньер, достала тёплые носки, включила радио, залезла под одеяло. Завтра она поедет домой, а через два дня поговорит с Русланом.
По квартире большими кругами ходила мать, смотрела на дочь, и было понятно, что хочет поговорить, но что-то мешало, словно она стояла перед окном с темнотой и пыталась зажечь свет на той стороне. Щёлкала выключателем, но строптивые звёзды не загорались – они перегорели. А должны были светить, на это было потрачено столько сил и энергии. «Дочь, дай помочь! Скажи, что сделать?» – угрюмо думала мать и, скрадывая слёзы, пряталась на кухне. После грусть сменялась унылой жалостью. И она вдруг понимала, что дочь уже совершенно взрослая. И это пугало. Дочери не нужна родительская опека, она сама в силах куда-то идти, чего-то добиваться. Она больше не может быть маленьким ребёнком, которого удавалось отвлечь игрой или сюсюкающей болтовнёй.
Мать месила тесто для пирожков, а Антонина Макаровна наставляла:
– И не вздумай уговаривать её остаться.
– Так жалко ведь. Видно же, тяжело. Банку с тушёнкой за минуту слопала, как будто с фронта вернулась.
Соседка постучала ключом по столу.
– Накормишь ты её. Отоспится, отогреется, успокоится, а потом начнёт скучать по жизни. Что ты здесь можешь ей предложить? Двух старых добрых родителей, работу аппаратчицей на коксохимзаводе.
Ася вышла на кухню.
– Я думала, ты спишь! – испуганно сказала мать.
– Оделась, – сухо ответила Ася, стала набалтывать в стакане смородиновый морс. – Может, погулять сходить?
– Сходи, сходи, – посоветовала соседка.
Она гоняла по столу присыпанный мукой одинокий шарик теста. Ася поразилась, словно перед ней был другой мир. Одинокий шарик оставлял после себя неровный след и от прилипающей муки становился больше и твёрже. И наступил такой момент, что к шарику больше ничего не липло. Шарик сформировался до того предела, до которого только мог. И если посмотреть на вещи более глубоко, то Ася сейчас сама была как этот несформированный кусок теста. Пока она в таком состоянии, когда налипает хорошее и плохое, а дальше надо из себя слепить что-то удобоваримое и понятное, пропустишь удобный момент – засохнешь непробиваемым серым камушком.
– Только недолго, а то мать будет волноваться.
– Позвоню, – себе под нос буркнула Ася.
– Ты когда в прошлый раз позвонила матери, с ней чуть инфаркт не случился, – перестала катать шарик Антонина Макаровна.
Ася едва не подавилась морсом. Что случилось?
– Я тоже тут была.
– Да что я сделала? – уставилась Ася на мать и, заметив, что та отчаянно подаёт знаки соседке, потребовала: – Рассказывай!
Мать вздохнула:
– Сидели, разговаривали… отец смотрел телевизор, а тут телефон… Я трубку беру, а телефонистка спрашивает: «Квартира Мурзиных?» – «Да!» – «Ответьте Брежневу».
Ася улыбнулась. Да, она вспомнила тот случай. Заказала переговоры с родителями. А ждать три дня, за это время в честь генсека Набережные Челны переименовали. Вот и пошли всякие казусы. Это ж было давно, года три назад!
Антонина Макаровна подхватила:
– Мать прямо с телефонной трубкой поползла на пол. Мы с твоим отцом испугались. «Что, что с тобой?!» – орём, а у неё губы посинели, руки трясутся. Вот, говорит, Брежнев звонит. Живой был – не звонил. Умер – звонить начал.
Ася усмехнулась.
– А нам было не до смеха, – добавил отец. – Я психанул. Думал, что с детьми случилось, а тут такие шутки. Сорвался на мать.
Ася даже не подозревала, какие страсти кипели на том конце провода; она ждала соединения, слышала ржач телефонисток и пыталась докричаться до родителей. Но телефонистки её не слышали, как оказалось – они слушали мать, а она поднесла трубку к уху и тоном, переполненным величайшим трепетом и уважением к генсеку, произнесла: «Здравствуйте, Леонид Ильич».
…И тут связь прервалась. Всё! Больше никто работать не мог.
Теперь Ася поняла, почему тогда переговоры перенесли на два дня позднее.
– Мам, извини, пожалуйста. Всё будет хорошо.
– Почему бы телефонисткам не добавить слово «город»? – назидательно говорила Антонина Макаровна. – Ответьте городу Брежневу! И зачем вообще называть города именами вождей? Ведь Брежнев даже ни разу не был в Набережных Челнах. Есть очень много способов увековечить память генсека, а то принялись в поклонах травмировать пустые головы. Ей-богу,
