привычно провернулся на своей оси головкой вниз и сбросил пальто на пол. Ася не заметила, стала стягивать сапоги. Боже, как она устала!
– Ничего нет, – испуганно произнесла мать, подняла пальто, повесила на другой гвоздь, поверх своего пальто.
Как всегда! У матери было строгое правило не разогревать. Варила на один раз.
– Совсем ничего? – Ася открыла холодильник. – Фарш, тесто, варенье, грибы.
В летнем холодильнике, под подоконником, нашла банку тушёнки.
– Ого, конина!
На кухню вышел отец в майке с вытянутыми лямками, в трико с бултыхающимися коленями.
Ела молча, ложкой черпая мясо с белыми кусками жира.
Мать, прикрыв рот рукой, молча сострадала дочери, отец смотрел хмуро, зажав ладони в подмышках.
– Ты беременна? – спросила мать и испугалась своего вопроса.
Ася усмехнулась:
– Я голодная, – и тут поняла, что, кажется, переела. От холодного жира в желудке стало муторно.
Мать повеселела:
– Наелась? Что утром приготовить?
– Лучше котлеты, с пюре, – заказала Ася. – Я спать. Меня не будить, не шуметь. Пожалуйста.
Отец заглянул в комнату, где спала дочь, чертыхаясь, притворил дверь и пошёл кипятить чай. Уснуть всё равно не смог бы, к тому же за окном уже вставал рассвет.
В полдень мать раздвинула шторы и, поняв, что Ася не среагировала на яркий свет, тронула её за плечо.
– Я котлеты пожарила.
– Что так рано? – потянулась Ася и упёрлась ногами в спинку кровати. Удивилась. Подросла, что ли? Запрокинула голову, до изголовья было далеко.
Мать не узнавала повзрослевшее дитятко. Взамен розовых щёчек виднелись высокие скулы, глаза сузились до резких чёрточек, да и сам взгляд стал каким-то осторожным, с волчьим блеском…
– Антонина Макаровна приходила, хотела с тобой повидаться.
– Откуда узнала? – удивилась Ася.
– Да весь подъезд уже знает. Вчера на вокзале видели. Как там Бибинур, Магдания? – стала вспоминать мать своих сестёр.
– Ох, совсем забыла. Они там тебе гостинцы передали. Подожди, – вдруг среагировала Ася, – вы вроде звонили, говорили, что у тебя рука сломана в двух местах?
Мать вздохнула.
– Зажила уже.
Ася напряглась.
– Как? За пять дней? Отец говорил, что готовить некому.
Мать махнула рукой.
– Чего уж там. Соврали, хотели, чтобы ты приехала.
– Ну вы даёте! – вскочила с постели Ася. – У меня там работы непочатый край, сессия на носу. Мне ещё две курсовые защищать! Нормы сдачи ГТО! Семьдесят человек записалось.
– Я тебе котлеты пожарила, – словно извиняясь, напомнила мать.
– Котлеты?! – Ася откинулась на подушку. – Ай, ладно с этой сессией! Давай котлеты. Вечером манты, завтра белиш, послезавтра чебуреки. Я ещё посплю пару часиков.
Артезианская вода в ванне была голубого цвета, к стенкам прилипли крохотные пузыри, как в стакане с минеральной водой. Если провести пальцем, то шарики отрывались, всплывали мелкой пеной, оставляя на стенке белую стрелку. Можно рисовать круги, перерезать их короткими линиями и в конце концов ладонью смело стирать свой авангард, потому что на смену старому полотну нарождалось новое. Пузыри увеличивались и вальсировали, тихо тянулись вверх, Ася ловила их на лету, они уворачивались, сталкивались, объединялись и с тихим хлопком выскакивали наружу.
На табуретке стояла банка смородинового варенья. Ася наклонила банку, дождалась, когда чёрная сладкая масса доползёт до края, ухнет неровным комком в кружку. Пила жадно. От студёного морса заломило зубы, по спине пошёл озноб. Добавила в ванну горячую воду. Отмокала больше часа, кожа на пятках сморщилась и напоминала стиральную доску. Надо было выходить. Но как не хотелось! Она готова была лежать здесь до утра, копить внутри себя радость домашнего уюта. В общежитии – пять минут на душ под ржавой водой, а здесь просто курорт.
Ася надеялась после ванны вновь нырнуть в кровать, включить радио и слушать всё, что передают. Всё что угодно, хоть классическую музыку, хоть новости. Лучше всего радиоспектакль, но это большая роскошь.
Вышла в зал – в кресле сидит соседка Антонина Макаровна. Она работала методистом в детском садике и знала все детские игры на свете. Надев кольцо ключа на указательный палец, она вертела им, иногда ножкой ключа постукивая по крышке стола. Сколько Ася знала соседку, свои привычки она не меняла.
– Ну привет, – широко улыбнулась Антонина Макаровна.
– Здравствуйте. – Ася тут же пожалела, что не надела тапочки, – разговор с соседкой предстоял долгий. Не отпустит до тех пор, пока не узнает все челнинские новости. Асе вроде и нечего было рассказывать, но Антонина Макаровна так правильно задавала вопросы, что через минуту Ася заливалась соловьём, с изумлением обнаруживая, как много интересного происходило в её жизни, кроме завода и института. И вдруг вспоминала о соседях тёти Маи, о женихе Юли. Говорила, говорила, чувствуя, что реально интересуются не только событиями её жизни, но и мнением, которое порой категорически не совпадает со взглядами старшего поколения. Но его не отвергают, не сучат ножками от негодования, а полунамёками, полувопросами заставляют уйти в нужное русло, сделать так, чтобы ты – якобы сам – пришёл к этому разумному, мудрому решению. Бывало, после таких разговоров с Антониной Макаровной Ася целиком покорялась тишине и одиночеству, позволявшему переосмыслить юношеский максимализм.
– Когда замуж? – после некоторого политеса открыто спросила соседка.
Эх! Если бы Ася знала ответ!
– Да как-то не получается.
– Почему? Принца ищешь?
– Скорее, наоборот, все ищут принцесс.
– А есть кто-нибудь на примете?
– Думала, есть. И снова облом.
– Почему?
Ася задумалась. Откуда она знает? Кажется, всё шло хорошо, и вдруг «корова» – жёсткое невнимание, открытое равнодушие. Простые короткие кивки при встрече, отвлечённые разговоры и ни одного шага к сближению.
Привлекая внимание Аси, Антонина Макаровна постучала ключом по крышке стола.
– Не знаю почему, – ответила Ася.
– Точно не знаешь? Или догадываешься?
И Асе вдруг понравилась пытливость соседки. Ещё год назад Ася бы вспылила и сбежала в свою комнату, а тут захотелось разобраться. Тем более что и родители притаились на диване и слушают внимательно. Может, и от них не утаилась Асина грусть. Может, поэтому и вызвали Антонину Макаровну для беседы с дочерью.
– Точно не знаю. Всё вроде было хорошо, и вдруг обозвал коровой и перестал общаться.
– Что будешь делать?
– Рожу сама после тридцати.
Мать на диване громко ойкнула, зажала рот руками. В глазах стоял такой нечеловеческий страх, что Ася расхохоталась от этой неожиданной реакции. Отец сжал руки так, что побелели пальцы, а татуировка восходящего солнца на тыльной стороне ладони почернела, лучи смешались с выпуклыми прутьями вен.
– Поговори с ним, – стала крутить ключ вокруг пальца Антонина Макаровна.
– С кем?
– С тем, кто назвал тебя коровой.
– Зачем? – насупилась Ася.
Подойти к Руслану для выяснения отношений не позволяла гордость. Ей хватило того,
