мрачный взгляд, что тому стало не по себе.
– Что означает этот взгляд? – спросил его недоумевающий Хен. – Что я тебе такого сделал, что ты глядишь на меня волком?
– Ничего, – сердито отозвался Шахар. – Я просто провалил эссе.
– Как, провалил? – в один голос вскричали Одед и Хен. – Сколько?
– Восемьдесят два.
Теперь настал черед Хена уставиться на него округлившимися от непонимания глазами. Если Шахар так переживал из-за своей оценки, то что уж было говорить о нем, который и на уроках-то никогда не был внимателен?
– Не понимаю, отчего ты недоволен. Мне бы хоть один раз такой же балл, – усмехнулся он, ободряюще хлопнув его по плечу.
Шахар рассвирипел. Что он мог понимать, этот разгильдяй и недоучка, как он мог судить о его оценке, не имея никакого представления о том, сколько сил и нервов он растратил зря за время работы над эссе? Что его так веселило?
– Даже не сравнивай нас! – воскликнул Шахар, угрожающе поднимаясь.
Хен осекся и инстинктивно отошел на шаг. Одед застыл в тревоге, а другие соученики, что были неподалеку, невольно прервали свои разговоры и обернулись к ним.
– Вы все виноваты, – яростно заявил Шахар, обращаясь к другу, – ты, твоя красотка, Ран, Эрез, Янив, Авигдор. Вы задурили мне голову вашими кемпингами и вечеринками, давали мне понять, что отвернетесь от меня, если я не буду с вами за компанию. Не постеснялись шантажировать меня моей девчонкой, чтоб заставить меня поехать, смеялись над тем, как я много работаю. И что? Я отметился с вами повсюду, и сам себе навредил! Понимаешь, что такое для меня восемьдесят два? Это – милость! Это – подачка! Потому, что я должен был – понимаешь? – должен был сдать эссе на отлично!
Голос его то и дело срывался от эмоций, все внутри клокотало. Он искренне злился на тех его приятелей, что сбили его с толку, не дали расправить крылья, лишили уверенности в его раз поставленной цели, – одним словом, оказались грузом для его амбиций. Кроме того, он сердился на Дану, также не желавшую понимать его до конца и настойчиво напоминавшую ему о его юном возрасте. В нем столько всего накопилось за прошедшие недели, что Шахар Села просто не мог сейчас сдержаться, и высказал Хену все, что думал.
Хен Шломи побагровел от возмущения. Ну и наглец же этот Шахар! Неужели он будет отныне обвинять весь свет в каждой своей неудаче? Да он просто спятил!
– И что теперь ты будешь делать? Драться с нами? – произнес он с усилием.
– Тише вы! – зашипел Одед, которому стало ужасно неловко присутствовавших в классе.
Но Хен никогда не замолкал на полуслове, и был, в общем-то, парнем горячим. Он подскочил к раздосадованному Шахару и затряс его за плечи с такой силой, что тот не сразу отодрал его от себя, хоть и был каратистом.
– Ты бы хотя бы подумал своей головой, – вопил Хен, – кого и в чем ты упрекаешь! Ты осел! Если тебе неприятно находиться в нашем обществе, если мы чем-то тебе неугодны или тормозим тебя, чертов заумник, скажи это мне прямо сейчас! Скажи, и я тебе обещаю, что у тебя с сегодняшнего дня не останется в классе ни одного близкого человека!
– Хен, ты что такое говоришь!? – закричал, с перепугу, Одед, пытаясь разнять двух друзей.
– Отойди, Одед! Не лезь под руку! – рявкнул Хен, чьи зеленые глаза почернели от обиды.
– Прекратите немедленно! Эй, Шахар, Хен! Да вы оба рехнулись! Хватит! – не отступал тот, вцепившись Хену в воротник.
Кое-как ему удалось вытолкать друзей в коридор, призывая их к спокойствию и повторяя, чтоб Хен вошел в положение Шахара.
– Войти в его положение, да? Да кто он такой? Кем он себя возомнил? – бушевал Хен, забыв о напрочь такте и о том, что рядом проходили их одноклассники. – Он носился со своим несчастным бонусом, как с писаной торбой, а впервые сев в лужу – закатил истерику, точно маленький ребенок. Аж смотреть на него тошно!
– Я привык добиваться успеха во всем! Мне и так сейчас плохо! Зачем ты так? – взмолился Шахар ему в ответ, осознавая, насколько он действительно сел в лужу со своей истерикой.
– Зачем? Затем, чтоб ты зауважал нас, – бросил Хен. – Мы не годимся тебе в друзья, мы все для тебя ничтожества, правда? Ты давал нам это почувствовать каждый раз, когда делал великое одолжение и проводил с нами часок-другой, – подчеркнул он в сердцах. – Тебя никуда невозможно было вытащить и силой. Даже девчонка твоя огорчалась из-за тебя. Ты пренебрегаешь теми, для кого ты хоть что-то значишь, и после этого еще упрекаешь их в своих неудачах? Ты – наглец и болван! Черт тебя раздери!
Одноклассники все превратились в слух, и лишь насмешливо переглядывались. Они старались не приближаться к этой троице, но, держась поодаль, внимательно наблюдали за разгорающейся ссорой давних товарищей и втайне наслаждались этой картиной.
– Ребята, давайте успокоимся, – вставил слово сгоравший от стыда Одед. – А не то вот-вот начнется урок, и Галь сюда подойдет и услышит ваши крики…
– Не волнуйся, Одед, – раздался голос Наора, презрительно проскользнувшего мимо. – Как только Галь осточертеет этот выносящий ей мозг «супермен», я быстренько ее утешу.
Одед смертельно побледнел и прижался спиной к стене, а оскорбленный Шахар, у которого лицо покрылось краской, а бицепсы напряглись, еле выдавил:
– Подонок!
В следующую минуту он был готов накинуться на обидчика с кулаками, но тот отошел уже довольно далеко.
– Ревнуешь? – подколол его немного остывший Хен. – Отчего же ты тогда не расквасил ему морду не мешкая? Если бы этот сукин сын бросил нечто подобное насчет моей Шели, я не оставил бы на нем живого места.
Шахар, багровый от стыда, стал лихорадочно оправдывать свое бездействие. Он не ударил Наора потому, что он привык разрешать конфликты словом, потому, что не хотел большего скандала, потому, что этот негодяй не стоил марания его рук. На самом деле, в глубине души он знал, что, непременно, дал бы Наору в рожу, если бы не пронзившее его сомнение в его праве на это. Ведь он только что мысленно обвинил Галь в своем провале. Что искреннего оставалось в его отношении к ней после столь эгоистичной мысли?
Он был весь исполнен глухого негодования и не знал, на кого ему больше сердиться: на Дану, понизившую его планку, на Галь, из-за которой ему приходилось чем-то жертвовать, на Хена и ребят, жавших на него своею компанейскостью, на Наора, оскорбившего его, или же на себя, за то, что он такой придурок.
На уроке Шахар сидел нахохлившись, стараясь не глядеть на сидевшую перед ним подругу, которая, к счастью, еще ни о чем не подозревала. Рядом с ним Одед что-то строчил в тетради, прикрываясь
