был Хогвартс. Наверное, для его поколения и профессии так оно и было. Вот только вряд ли там есть совы. Или говорящие портреты.
Марта знала, куда она отправится во время обеденного перерыва.
Марта смотрела, как Пирс терпеливо объясняет восьмикласснице теорему Пифагора.
– Теперь понимаешь? – спросил он.
– Да! – ответила довольная девочка. – Вы объясняете просто и доходчиво. Спасибо.
Пирс искренне радовался, что способен помогать школьникам. Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы сделаться таким же измученным и разочаровавшимся, как остальные преподаватели? Когда у тебя один ученик, все довольно просто. А как он будет справляться, если ему дадут целый класс подростков?
Почувствовав ее присутствие, Пирс поднял голову.
– Марта! А я как раз думал, сумею ли встретить тебя сегодня! Но ты сама меня нашла.
– Пирс, что вы здесь делаете? – шепотом спросила она. – И почему директор школы представил вас как Кевина?
– Садись. – Пирс указал на стул рядом. – Кажется, у меня небольшой перерыв.
Марта послушно села, скрестила руки и стала ждать объяснений.
– Помнишь, ты говорила в вагоне, что в вашей школе не хватает учителей математики? Я встретился с директором и спросил, могу ли поработать здесь для накопления педагогического опыта.
Марта мысленно отругала себя. Взрослым свойственно запоминать то, что случайно слетело с языка, а потом использовать это против тебя. Совсем как в Facebook. Бедняга еще не знал, какого педагогического опыта наберется с одиннадцатыми классами. Пирсу в его возрасте будет туговато. Нет, Марта совсем не возражала против его появления в школе. Наоборот, она даже обрадовалась, увидев своего репетитора. Но вообще-то, мог бы ее и предупредить.
– Скажите, а зачем этот режим «инкогнито»? Зачем называться каким-то Кевином? Вы же не двойной агент.
– К сожалению, нет, – вздохнул Пирс. – Кевин – это мое настоящее имя. В восемнадцать лет я официально сменил его на Пирса. Помнишь, как я предложил тебе «играть роль, пока роль не станет тобой»? – (Девочка кивнула, вспомнив Другую Марту.) – Так вот, Пирс был тем, кем я хотел стать, моим «вторым я».
– Так, значит, это Кевин влезал в чужие дома, чтобы сделать себе сэндвич с арахисовым маслом? – спросила Марта, начинавшая понимать особенности детства этого человека.
– Да, – ответил Пирс. – Мой папочка спускал все деньги из семейного бюджета на букмекеров, а мамочка зачастую была слишком пьяной и забывала о моем существовании. Мне постоянно хотелось есть. Такие воспоминания стараешься запихнуть поглубже. Но Айона сказала, что нельзя убегать от собственного прошлого, каким бы тяжелым оно ни было. Если честно, мне грех роптать на судьбу. Все могло быть гораздо хуже. По крайней мере, родители меня не били, хотя частенько устраивали потасовки между собой. Так что на самом деле я Кевин. Но если хочешь, продолжай звать меня Пирсом.
Если честно, в этот момент Марта усомнилась, что психотерапевтические сеансы у Айоны и впрямь пошли Пирсу на пользу. Странно было слышать подобные откровения от взрослого, а уж тем более от учителя. Ведь учителя должны быть застегнутыми на все пуговицы, чтобы ни одна эмоция не прорвалась наружу. И Пирс – гораздо более интересное имя, чем Кевин. В общем, Марта не знала, как реагировать, и потому произнесла универсальное словечко:
– Круто.
– Еще бы! – обрадовался Пирс.
Или Кевин. Да какая разница?
– Есть еще один моментик, – сказала Марта.
– Какой? – насторожился он.
– Если в поезде вдруг окажется кто-то из школы, я теперь должна делать вид, что не знаю вас. Как говорится, ничего личного. Просто я постепенно выбираюсь с социальных задворок, где торчала раньше, и вынуждена считаться с правилами. А дружеские отношения с преподавательским составом не приветствуются, даже если учитель чуточку похож на Киану Ривза. Но вы на него не похожи.
– Понятно, – кивнул Пирс. – Я не обижаюсь на тебя.
Он помолчал, затем втянул живот и добавил:
– Значит, на Киану Ривза я не похож?
Марта в ответ молча закатила глаза.
17:30. Ватерлоо – Сербитон
Пирс находился в приподнятом состоянии духа.
Это чем-то напоминало те времена, когда он еще только-только начал работать на бирже: предельная сосредоточенность на изучении совершенно новой сферы деятельности и чувство глубочайшего удовлетворения, когда у тебя получается. Правда, сейчас его не терзали подозрения, что он притворщик, которому пока удается играть несвойственную ему роль. Как не было и постоянно саднящего страха оказаться разоблаченным.
Чего уж греха таить, в тот момент, когда два банковских охранника подошли к его столу с пустой картонной коробкой, Пирс испытал облегчение. То, чего он так долго опасался, наконец-то случилось, и теперь уже бояться больше нечего. Пирс всегда знал, что однажды такой момент настанет. Просто разоблачение затянулось на пятнадцать лет.
Его нынешняя работа вызывала совсем другие ощущения. Чтобы преподавать, ему вовсе не нужно сооружать очередное «второе я». Ему не понадобятся щекочущие самолюбие возгласы коллег: «Мидас! Мидас! Мидас!» Он обойдется без ритуалов задабривания Вселенной и бонусов, которые лишь тешили эго. Здесь ему достаточно быть собой: человеком, любящим цифры и искренне желающим сделать что-то бескорыстное, за что не платят деньги. Он подал заявление на участие в официальной программе профессиональной переподготовки. Занятия по этой программе начнутся в сентябре. Пирс надеялся, что бесплатная работа в школе повысит его шансы.
Он с удивлением обнаружил, как сильно скучает по прежним поездкам вместе с Айоной. Без нее все ощущалось не так. Айона была магнитом для маленькой кучки вагонных друзей. Пирс хмыкнул: перемена профессии явно сделала его сентиментальным.
Войдя в вагон, Пирс взглянул на любимый столик Айоны. Рядом сидела Эмми. Он не знал, о чем говорить с девушкой после ее внезапного исчезновения в прошлую субботу. Эмми не видела его, поскольку читала. Пирс прошел в конец вагона. Не хотелось портить торжество дня разговором, оба участника которого будут чувствовать себя неловко.
Выйдя в Сербитоне, Пирс направился к цветочному киоску и приобрел букет белых роз, большой и роскошный. Кандида обожала белые розы. Дороговато, конечно, для учительского жалованья, особенно когда тебе еще ничего не заплатили, но меньшего Кандида не заслуживала. Завернув в местный гастрономический магазин, Пирс купил домашнюю говядину по-бургундски и бутылку хорошего красного вина, поскольку его коллекцию вин жена продала.
Как же он недооценивал Кандиду! Эта мысль и сейчас наполняла Пирса чувством стыда. Он ведь думал, что их брак, подобно всему в его жизни, превратился в ширму, в благопристойный фасад, за которым скрывалась пустота. Оказалось, что нет. Их союз оказался гораздо прочнее и устойчивее, чем он полагал. Равно как и сама Кандида.
Пока длился его кризис, жена оставалась спокойной,
