горле была фланелевая повязка, от которой шел приятный запах эвкалипта.
– Я там на ступеньках слышал ваши разговоры, – сказал Эрнест.
– Разговоры о чем? – спросил Николас.
– Ты же занимался игрой, – сказала Августа.
– Я могу играть и слушать одновременно, – сказал он.
– И что же ты слышал? – жестко спросил Николас.
– Вроде бы о том, как убежать, – с хитрым видом сказал Эрнест и даже привстал на носки.
– Я убезать, – сказал малыш Филипп, тоже с хитрым видом.
– Ну, теперь все знают, – сердито крикнул Николас.
– Если вы убежите, я с вами. – Эрнест встал в героическую позу. – С вами я бы убежал хоть на край света.
– Что ты знаешь о побеге? – спросил Николас.
– Знаю, что мистер Мадиган посоветовал нам это сделать.
Августа пребывала в глубокой задумчивости.
– Думаю, лучше все рассказать Эрнесту. Секреты хранить он умеет – это мы знаем по его тайной игре. Кроме того, он будет помогать нести припасы и управлять парусником.
Николаса это не убедило.
– Эрнест еще маленький, – сказал он.
– Я больсой, – выпятив грудь, сказал малыш Филипп.
Снизу послышался голос Аделины – она звала Филиппа.
До этого Августа, сама не зная почему почувствовав, что утомилась, положила бледную щеку на стол и прикрыла глаза. Теперь же она резко вскочила.
– Тебе нужно к маме. – Она взяла его на руки и пошла вниз. Ему нравилось у Августы на руках, там было удобно. Ее склоненное над ним лицо вдруг подействовало на малыша успокаивающе. Он бросил попытки быть мальчишкой и на какое-то время вернулся в младенчество. От него шел поток нежности, который через ее руки проникал прямо в жилы. С сильно бьющимся сердцем она задержалась на середине лестницы, не зная, может ли идти дальше.
Аделина опять позвала Филиппа.
– Мы уже идем, мама, – откликнулась Августа. Она передала ребенка матери.
– Это самый непослушный из всех моих детей, – сказала Аделина. – Когда ему будет лет семь, то справиться с ним сможет только мужчина. – Филипп обнял ее двумя руками за шею и крепко поцеловал в губы.
Августа медленно поднялась по лестнице.
Эрнест составлял список вещей, которые им следовало взять с собой.
– Ты посмотри на него, – воскликнул Николас. – Не успели мы согласиться, что он едет с нами, как он уже взял все в свои руки.
– Я хорошо составляю списки, – ответил Эрнест. – Смотрите. – Он протянул им лист писчей бумаги, на которой четким почерком были записаны два пункта:
– Это еще зачем? – требовательно спросила Августа.
– Понимаешь, я никогда не выхожу из дома без эвкалипта… – пояснил Эрнест. – А корень ревеня – для тебя… на случай, если… будет приступ разлития желчи, – помолчав, добавил он.
Августа без колебаний вычеркнула этот пункт.
– Нам будут нужны одеяло и водонепроницаемая простыня… – сказала она.
– Мой компас и тетрадь для ведения судового журнала, – вставил Эрнест.
– Фонарь, – продолжил Николас, – и харчей вдоволь.
Записав все это, Эрнест захлопал в ладоши.
– Ой, как интересно! – воскликнул он и рассмеялся.
– Это серьезное дело, – сказала Августа. Она настаивала, что они будут продолжать делать уроки, но каждую свободную минуту уделять списку и подготовке к путешествию. План Августы состоял в том, чтобы переплыть озеро и на американской стороне сесть в поезд. Лодку они сбудут американцам, таким образом получив деньги на железнодорожный билет.
– А где взять денег заплатить Тайту за парусник? – спросил Николас. Руководила всем Августа, разногласий по этому поводу не было. – И мы даже не знаем, продаст ли он ее!
– Тайт продаст что угодно, – ответила она. – За лодку мы ему заплатим подарками, доставшимися нам от Синклеров. Моим кольцом и часами Николаса.
Пока двое старших размышляли над предстоящими убытками, Эрнест был занят тем, что втирал в горло мазь, при этом напевая какую-то мелодию. Его вклад в расходы на длинное путешествие состоял лишь из воображения и мужества. Именно он предложил взять с собой голубя Августы.
– Мы могли бы его выпустить, как Ной, и птица прилетела бы домой вместе с нашим посланием о том, что мы убежали, у нас все хорошо и мы счастливы, – сказал он.
Николасу эта идея понравилась сразу, а вот Августу пришлось убеждать. Она втайне надеялась, что, если голубь перенесет плавание хорошо, он мог бы добраться с ними до пункта назначения. Однако, если ей пришлось бы выпустить его на волю, как с ковчега, она знала, что он найдет дорогу назад, а когда окажется на месте, миссис Ковидак позаботится о нем. Дважды голубь улетал и оба раза благополучно возвращался в «Джалну».
В ту ночь ей не спалось, так как в голове роились мысли о будущем. Наутро весенний ветер необычайной свежести гремел за окном ставнями, ворошил ветви, ворошил ее волосы и принес за ее окно дикого голубя, и тот проворковал слова любви ее голубку.
Ей в душу закралось подозрение. Не был ли ее голубок девочкой? Раньше ей это в голову не приходило. Толком не одевшись, она бросилась вниз по лестнице и оказалась у комнаты родителей. Она постучала, и ей открыла Аделина в новом розово-белом пеньюаре. Филипп наносил на лицо мыльную пену.
– Мама, – начала Августа, – как ты считаешь…
– Гасси, – начала Аделина, – как ты считаешь… – ее голос был громче, – как ты считаешь, мне идет розовый? Говори.
– Нет, – честно ответила Гасси.
– Я так и думала! – воскликнула Аделина и тут же принялась снимать пеньюар. – И все же меня в магазине удалось уговорить! С моим цветом волос якобы это будет смотреться элегантно.
– Так оно и есть, – сказал Филипп. – Гасси просто завидно. Правда, Гасси?
– Да, папа. – У нее было более важное дело. – Вообще-то, я пришла спросить кое-что существенное.
– Ну, давай, – водя станком по подбородку, сказал он.
– Как ты считаешь, может ли мой голубь быть девочкой? У птицы появился дружок. И очень настойчивый, – сглотнув слюну, выпалила она.
– В этом нет ничего невероятного, – сказал Филипп. – Только не впускай парня в дом.
– Как ты думаешь, это тот, кого миссис Ковидак назвала бы ухажером?
– Да, тот самый, – сказал Филипп.
– Какая же ты глупышка – глупее некуда, – сказала Аделина. – И тебе ничего не остается, как отпустить голубя на волю, к диким птицам. Ей только того и надо.
Августа медленным шагом пошла по коридору. Не успела она дойти до лестницы, как Аделина позвала ее:
– Вернись, Гасси!
Августа вошла в комнату матери.
– Поцелуй же меня! Да поскорее! – воскликнула Аделина.
Объятие длилось всего лишь мгновение. У Августы осталось ощущение, что ее обхватило что-то горячее и сильное. Нежности в том поцелуе было мало. Скорее он был выражением физического желания властвовать
