все вели себя так, будто Анте жив-здоров; жили мы по адресу «докторский дом, Тиска, 21318», по индексу ближайшего города. Общественные работы по замесу бетона тоже вошли в городскую традицию – в моих ранних воспоминаниях отец с Петаром таскали по деревне ведра цемента, чтобы превратить дорожки во вручную вылепленные шишковатые лесенки. Затея была в том, что лесенку преодолеть пожилым людям проще, чем ходить по грунтовым тропинкам, где в особо вытоптанных местах скользко, а в других везде торчат корни. Но бегать по тропинкам было проще, и в то время я терпеть не могла эти лесенки за то, что они меня тормозят.
Мы с Лукой подошли к ступенькам и стали прерывистым шагом спускаться к морю, повторяя горные изгибы, словно шли по кишке. Дорожка вилась мимо единственного на всю деревню магазинчика и каменного памятника работникам Великой Революции. Потом пикировала к маленькой церквушке и местной школе, спеленутой дикими виноградными лозами. Школу и прилегающую к ней территорию забросили еще во времена моего детства, не считая того места, где старики расчистили подлесок и устроили песчаное поле для игры в бочче. Ступеньки вели дальше, к воде, мимо рощиц инжира и агавы; инжир тут был мягкий и сахарный, а плоды агавы – толстокожие и обросшие шипами; их близкое соседство – свидетельство капризной почвы.
– Стоит, – крикнул Лука, убежавший вперед. Я ускорилась и подбежала к нему, остановившись на покатой ступеньке. Сквозь прогалины в инжирных деревьях я увидела дом Марины и Петара, закрытый и заросший бурьяном. Фасад был испещрен рубцами от шрапнели, а часть крыши обвалилась. Жить в таком доме никто бы не стал.
Я перепрыгнула последние ступеньки и выскочила на террасу, пробралась сквозь опалые листья ко входу и бездумно начала стучаться в дверь.
– Есть тут кто?
– Ана!
– Да подожди, – ответила я и сильней забарабанила в дверь.
– Ана, ну хватит. Не надо.
– Эй! Не ходите в чужие дома! – крикнул кто-то по-английски с сильным акцентом.
– Извините, – откликнулась я на хорватском.
– Hrvatske? – переспросила женщина.
– Да. Мы хорваты. – Я пошла туда, откуда доносился голос. – Я Томичей ищу, они еще тут живут?
Женщина вышла из дома на балкон гораздо выше по склону, чем я ожидала, учитывая четкость доносившегося голоса – совсем забыла акустические чудеса здешних скал. Это оказалась дряхлая старушка, укутанная в черное платье с длинным рукавом, от одного взгляда на которое я чуть сама не вспотела, с красным шарфиком в цветочек под подбородком.
– Простите, – сказала она, когда мы подошли поближе. – Приняла вас за туристов. Дети любят залезать в заброшки.
– Заброшки? – переспросила я.
– Тут уже много лет никто не живет.
– А куда делись хозяева?
– Петар погиб на войне. Как сказала Марина. Вы были с ними знакомы?
Когда она произнесла это вслух, я сразу поняла: это правда, как я всегда и думала, но меня все равно, словно каменной глыбой, придавило чувство утраты. Но она хотя бы общалась с Мариной.
– А Марина еще здесь?
– Уже нет. Она вернулась ненадолго после смерти Петара. Хотела выбраться из страны. В Австрию, к сестре, с ее слов.
– Не знаете, добралась или нет? И куда именно в Австрию? Как с ней можно связаться?
Женщина помотала головой.
– Прости, дорогая. Я тебя уже как будто где-то видела. Откуда, говоришь, приехала?
– Я в детстве приезжала с Петаром и Мариной сюда на каникулы. Меня зовут Ана. Юрич.
– Юрич. Точно, – произнесла она, поправив шарфик. – Так это ты та самая девчушка.
Я глянула на женщину, соображая, что она имеет в виду.
– Та самая? – сказала я наконец.
– Которая выжила.
– Я выжила.
– Ты так похожа на отца.
– Вы его знали?
– Всех их знала.
– Бака, – раздался тихий голос из дома.
– Мне пора идти в церковь. Приходи попозже, поговорим.
– Хорошо, – ответила я, но та уже ушла обратно в дом, а я так и осталась стоять на террасе, глядя на пустой балкон, куда только что выходила женщина.
Лука силой отворил окно с черного входа, и я заползла в завешанную паутиной темень. Воздух внутри был спертый, отягощенный многолетним слоем грязи. Голые стены, кухонных принадлежностей нет и в помине, я пыталась определить, насколько поспешно Марина уехала отсюда. Уродливый рыжеватый диван так и стоял у стенки, а стол с плитой отделяли ту зону, которую, хотя она формально находилась в той же комнате, Марина объявила кухней. Несмотря на запустение и кисловатый запах, внутри все было по-прежнему.
– Открой мне парадную дверь! – крикнул Лука. – Я тут не пролезу.
Я рванула было к двери, но мое присутствие в доме, как сдетонировавшая растяжка, запустило цепь разрушений – пара штор свалилась с бокового окна, и сумрак кухни озарил яркий столп света.
Я вдруг увидела родителей – по-летнему светящиеся, влажные от пота, загорелые лица. Мать стояла над кухонной раковиной, выжимая наше белье и тихонько напевая старую детскую песенку, а отец, появившись из-за угла, аккомпанировал ей свистом. Его руки поползли по складкам платья, изучая изгиб ее бедер. Вода плеснула в раковину, и тут он закружил маму и поцеловал ее в лоб. С этого ракурса я заметила, как плотно платье облегало ее торс, и до меня дошло, что в нашу последнюю поездку в Тиску она уже пару месяцев как носила Рахелу.
Я услышала, как Лука возится с дверью, и вскоре он взломал ее сам. Дом переполнил ослепительный свет. Я моргнула – и видение исчезло.
– Что ты тут делаешь? – спросил Лука.
– Ничего.
Он раздвинул остальные шторы, открыл ставни и окна, а потом исчез в спальне, и по звукам я поняла, что там он проделал все то же самое. Дом был спроектирован в виде коробки из бетона, чтобы укрывать жильцов от южного солнца – но теперь, с отворенными ставнями и дырой в крыше, солнце тут светило, как никогда. А ветерок выдул сквозь окна застоявшийся воздух.
Лука показался из ванной с двумя швабрами. Петар с Мариной всегда хранили моющие средства и принадлежности для уборки в ванной; горячей воды в доме не было, поэтому что в ванной, что на улице – душ был одинаковый.
– Ну что, пошли, – сказал Лука, тыча в меня древком швабры.
– Откуда ты узнал, где тут швабры?
– Забыла, что ли, то лето, когда Петар с твоим отцом обновляли покрытие на террасе и постоянно в дом таскали цементную пыль, а твоя мама с Мариной страшно бесились?
– А, точно, было дело.
– Мы с тобой мели полы дня три подряд. Меня потом чуть кошмары не замучали.
– Маме твоей такие
