Сын стекольщика прислонил к его глазам руку и сказал, смеясь: "Вот вам ясное доказательство моих слов" -- и другой рукой с силой дернул его за бороду.
-- Парабола! -- закричал старик, -- ты заставил меня упустить нисхождение!
-- Я прошу прощения за мой дерзкий поступок, -- отвечал сын стекольщика, -- но взгляните на меня. Видите вы что-нибудь!
-- Я ничего не вижу, -- возразил астролог с спокойствием, -но не сомневаюсь, что мог бы увидеть тебя по уговору.
Вокруг них собралась толпа.
-- Астролог Лангшнейдериус, повидимому, сошел с ума, -сказал один бюргер другому и выпучил глаза на астролога, -- он стоит посреди улицы и разговаривает сам с собою двумя голосами.
-- Астролог Лангшнейдериус, повидимому, сошел с ума -сказал второй бюргер третьему и так же выпучил глаза на астролога, -- в его руках шляпа и палка, одежда наброшена на плечо, и он говорит сам с собой двумя голосами.
Но в это время виновники странного приключения последовали далее по Геттингенским улицам.
4.
-- Если память мне не изменяет, -- начал старик, когда они добрались до его дома и уселись в кресла, -- то ты ученик знаменитого ученого и философа Гебера.
-- Старик принимает меня за кого-то другого, -- подумал сын стекольщика и сказал: -- Точно, Herr Astrolog я ученик Гебера.
-- Давно-ли ты оставил своего благородного учителя? -продолжал старик.
-- Недавно, -- отвечал странник с некоторым сожаленьем в голосе, -- недавно, всего лишь года два тому назад.
-- Года два тому назад? -- вскрикнул астролог, -- это странно. Гебер уже 8 лет как умер.
-- Я не могу ответить на ваше ошибочное заключение -- сказал странник, -- потому что вы, несмотря на то, что я оказал вам уважение, которое я питаю ко всем лицам старческого или дряхлого возраста, повернулись спиной ко мне и к моему креслу.
-- Странник, -- отвечал астролог и на этот раз действительно повернулся к нему спиной, -- тебе должно быть известно, что зрение у астрологов вообще не отличается остротою. Кроме того, тебе, как ученику Гебера, ведомы многие тайны нашей священной науки. Твое исчезновенье есть, конечно, прямое следствие занятий магией и астрологией.
-- Не совсем, -- отвечал сын стекольщика, делаясь вдруг необыкновенно мрачным, -- не совсем. Мое исчезновенье есть прямое следствие слишком сильной любви моего отца к своему ремеслу.
-- Непонятно, -- сказал старик, -- значит, твоему отцу были известны эти тайны?
-- Мой отец, -- начал сын стекольщика, -- был стекольщик. А моя мать, дорогой астролог, была пугливая женщина. Он так любил свое ремесло, что каждую неделю выбивал все окна в нашем маленьком доме, исключительно для того, чтобы вставить новые стекла, а что касается будущего ребенка, то не хотел иметь никакого другого, кроме как в совершенстве похожего на свое ремесло. Не знаю, как это случилось, но родился я, родился сын стекольщика, и я родился, увы, совершенно прозрачным. Это обстоятельство однажды заставило моего отца вставить меня в раму. По счастливой случайности эта рама находилась в комнате доктора Иоганна Фауста, и вот так я познакомился с знаменитым ученым, который руководил мною во время всей моей дальнейшей жизни.
-- Фауст? -- сказал старик, -- не помню.
-- И он, любопытствуя, научил меня многим наукам. Я брожу по многим городам нашей страны, но через год я должен вернуться в Вюртемберг. До сих пор я не придумал еще каким путем итти мне к моему открытию.
-- Что же ты ищешь?
-- Осязаемое ничто.
-- Осязаемое ничто? -- повторил старик, -- но что значит осязаемое ничто, и для чего ты его ищешь?
-- Я ищу его, -- отвечал странник, -- для того, чтобы убедиться, что осязаемое ничто ничего не значит.
-- Известно-ли тебе -- с глубоким убежденьем начал старик, -- что я теперь не только не знаю худ ты, или толст, высок или мал, но даже имеешь ли ты голову на плечах?
-- Имею, -- отвечал сын стекольщика, поднимая руку и ощупывая голову, -- имею. Я ее осязаю.
-- Осязаешь?
-- Осязаю, -- сказал сын стекольщика и задумался надолго.
Задумался и старик. Но они ничего не придумали, потому что пятый странник уже держал открытым ящик для кукол.
Вечером же старик сказал сыну стекольщика:
-- В городе Аугсбурге живет некий Амедей Вендт. Явись к нему и скажи, что тебя послал астролог Лангшнейдериус, и он направит твои шаги по отысканию искомого.
5.
-- В путь, в путь! По дороге ветер. С неба сумерки, и зажигаются звезды.
-- Память мне говорит -- будь тверд, -- а судьба говорит иное.
Так он говорил, повторяя эти слова снова и снова, пока не добрался до города Аугсбурга.
Он долго искал Амедея Вендта в этом городе, но не нашел его, да и не мог найти, потому что Амедей Вендт родился ровно через 200 лет, после его путешествия.
Тогда он сел на камень и горько заплакал. А на утро он пустился в дальнейший путь.
6.
Из Аугсбурга в Ульм, из Ульма в Лейпциг, из Лейпцига в Кенигсберг, из Кенигсберга в Вюртемберг, из Вюртемберга в Шильду, из Шильды в Билефельд, из Билефельда в Штетин, из Штетина в Бауцен, из Бауцена в Штетин.
А когда он добрался до Свинемюнде, то оттуда прямо в ад, потому что хозяйка гостиницы в Свинемюнде сказала ему, что в аду есть осязаемое ничто. В аду такая мгла, что ее можно схватить руками.
Пятый странник захлопнул над ним крышку ящика и молвил.
-- А вот.
Глава IV. Путь шарлатана Гансвурста.
1.
Дорога убегала под ногами осла, а он пофыркивал, поплевывал и бодро задирал морду в голубое небо. Шарлатан сидел, подпрыгивая, размахивал одной рукой, а другой придерживал у рта, свою огромную трубку.
-- Куда я еду? -- говорил он с печалью -- никто не знает даже моего имени, а меня зовут Гансвурст, и я родился на два века позже моего Пикельринга. -- Дымок вился за его головой, трубка хрипела и плакала, мимо уходили поля и кустарник, и леса, и бесплодные земли. Так он ехал много дней, осел его утомился и утомился он сам, когда однажды, поздней ночью, он добрался до города Данцига.
-- Отворите, -- закричал он, остановившись у дверей гостинницы на самой окраине города -- отворите мне, я очень устал, и осел мой тоже устал. А ныне поздняя ночь, и уже пора отдохнуть в теплой постели от тяжелого путешествия.
Дверь отворилась, и он был в пущен в гостиницу. По дороге он поцеловал девушку, отворившую ему дверь, и сказал: -- Девушка, я не должен бы был касаться тебя, но я знаю, что у тебя свежие губы, -- и, добравшись до постели, тотчас свалился на нее и уснул.
Осла же отвели к другим ослам, и он там жевал жвачку и жаловался соседям на легкомыслие своего господина.
2.
Утром шарлатан откинул одеяло, сел на постели и принялся думать. Потом оделся и спустился вниз в общую залу, где топился камин и за столом сидели посетители.
Он тоже уселся и попросил себе кофе. Но у него не было, чем расплатиться, и он сказал девушке:
-- Девушка, известно ли тебе, что у меня нет денег, чтобы заплатить за твое кофе?
-- Кофе принадлежит моей хозяйке, сударь, -- отвечала девушка, -- а впрочем, сударь, вы, вероятно, шутите.
-- А где же находится твоя хозяйка, девушка?
-- Она еще спит, сударь, ее комната наверху.
-- Но в это время хозяйка гостиницы, высокая и худая женщина, спустилась по лестнице вниз.
-- Хозяйка, -- приветливо сказал шарлатан, -- известно ли вам, что у меня нет денег, чтобы заплатить вам за кофе, за ночлег и за корм моего осла?
-- Ты не уедешь отсюда, пока не заплатишь денег, -отвечала, хмурясь, хозяйка, -- или оставишь взамен денег своего осла.
-- Лучше останусь, -- сказал шарлатан. И остался.
Так он жил три дня и все думал, а на четвертый снова пришел к ней и сказал:
-- Хозяйка, я уплачу вам все деньги, но прежде вы должны подарить мне помет всех ослов, что останавливались за это время в гостинице.
-- Помет стоит денег, -- отвечала хозяйка, -- если я отдам тебе его, то к твоему счету придется прибавить несколько талеров.
-- Хорошо! -- вскричал шарлатан, -- но вы должны провести меня в стойло.
И его провели в стойло.
-- Ослы! -- бодро закричал он, -- ослы, помогите бедному страннику, помогите шарлатану Гансвурсту, у меня к вам нижайшая просьба.
Ослы подняли морды и очень дружно закричали в ответ.
-- Ослы! -- продолжал шарлатан. -- Видит бог, я всегда любил вас, я всегда заботился о вас, и мой осел не замедлит подтвердить вам это. Я назвал его философом Кунцем -- в честь философа Кунца, и вы видите, как он любит своего хозяина.
Философ Кунц фыркнул и в знак одобрения трижды поднял и опустил хвост.
-- Помогите, -- продолжал шарлатан, -- мне нечем заплатить за ночлег и за корм -- хозяйка повесит меня, если я не заплачу ей за ночлег и за корм, а я еще молод и хочу жить.
-- Испражняйтесь! -- вдруг закричал он с отчаянием в голосе, -- я уже вижу, что ваш вчерашний помет не оправдал моих ожиданий.
Но ослы стояли неподвижно. И только один, самый молодой и глупый, поднял хвост, собираясь исполнить просьбу.
-- Ну, ну, -- говорил шарлатан, -- ну, ну, понатужься, дорогой осел, помоги странствующему шарлатану.
