разрядить атмосферу ни к чему не приводят. Я хочу, чтобы они смеялись. Мне это необходимо. Если мы будем смеяться, то, может, они перестанут обращать внимание на мою хрупкую внешнюю оболочку.
– Нужно дождаться документов о выписке и можно будет идти, – объясняю я, как будто доктор сам уже не сообщил Марку об этом. Я слышала, как они это обсуждали, и не знаю, зачем снова это повторяю. Но я готова назвать все буквы алфавита в обратном порядке, лишь бы заглушить тишину. Чертова тишина!
– Мне не терпится отвезти тебя домой, – говорит Марк, наклоняясь ко мне, чтобы нежно поцеловать в лоб.
Я чувствую тепло и нежность его губ на своей коже, и мне хочется, чтобы он сделал это снова.
– Дома слишком тихо… – посреди предложения он резко замолкает и громко, натужно кашляет, пытаясь скрыть накатившие слезы. Он меняет тему разговора, заговаривает о пустяках и спрашивает, куда мы поставим все цветы, когда вернемся домой.
Ненавижу это. Ненавижу то, что все ходят вокруг меня на цыпочках: они боятся сказать что-то, что может меня расстроить. Как они не понимают, что от этого притворства больнее всего?
Марк наклоняется над кроватью, и я понимаю, что мне нужно сделать. Я обвиваю руками его шею и вдыхаю аппетитный цитрусовый запах его лосьона после бритья, когда он поднимает меня на руки. Черт побери, как же неловко. Марк прежде брал меня на руки сотню раз. Например, он поднял меня по лестнице в день свадьбы моей кузины, потому что я так напилась, что чуть не уснула на нижней ступеньке. Но на этот раз все иначе. Раньше он никогда не поднимал меня потому, что я просто-напросто неспособна сделать это самостоятельно.
– О боже, Лаура, сколько десертов ты съела в больнице?
Широко раскрыв глаза, я смотрю на своего мужа.
– О, теперь все ясно. Только тебе позволено шутить, – улыбается Марк.
Я утыкаюсь головой ему под подбородок. В его сильных руках я чувствую себя в безопасности, поэтому закрываю глаза и расслабляюсь.
У меня хрустит шея, и я пытаюсь размяться, не заехав при этом Марку локтем в лицо. Его руки все еще обвивают меня, но теперь мы оба сидим, откинувшись на подушки у изголовья койки, и мои ноги перекинуты ему через колени. Я гляжу в окно: сумерки. Меня должны были выписать уже сто лет назад. Прошло несколько часов, и я, должно быть, уснула. Эйва ушла, и я вспыхиваю от осознания того, что задремала, даже не попрощавшись.
– Простите, что заставил вас ждать, – говорит доктор Хэммонд, входя в палату и занимая свое обычное место в изножье моей койки.
– Все в порядке, – пожимаю я плечами.
Поняв, что я проснулась, Марк выбирается из-под меня и встает. За время лечения я привыкла к доктору Хэммонду, но знаю, что его присутствие раздражает Марка.
Они оба уставились на меня. Чего они ждут? Я чувствую себя странно и некомфортно, и мне это не нравится. Я как дикий зверь, которого преследует хищник. Хватит!
– Что? – злобно рычу я.
– Ты снова потеряла сознание, Лаура, – мягко говорит Марк.
– Снова?
– Да, Лаура, вы в последнее время часто падаете в обморок, – добавляет доктор Хэммонд.
Я сужаю глаза и пронзительно смотрю на врача. У него есть привычка говорить что-то, просто чтобы проанализировать мою реакцию. Как будто он все время проверяет меня. И хотя я знаю, что это его работа, в конце концов, он психиатр, это все равно сводит меня с ума. В больницах активно предлагают консультирование пациентам, пережившим травматический опыт. Мне это неинтересно, но я знаю, что Марку от этого легче. Если после всего, через что я заставила его пройти, его успокоит то, что я дважды в неделю по часу буду говорить о своих чувствах, это меньшее, что я могу сделать.
– Тебе снились дурные сны в этот раз? – спрашивает Марк. Он говорит так мягко, что это почти раздражает.
– Нет, – пожимаю плечами я.
– В этот раз ты не приходила в себя довольно долго.
– Правда?
– Правда, – кивает Марк. – Ты все время просила прощения за что-то.
– За что?
Марк говорит со мной тем же тоном, каким отчитывает детей, когда они нашкодят. Интересно, он говорит об аварии? Но я ведь уже извинилась. И не раз. Я подозреваю, что угробила машину, но я не спрашивала. Марк тоже не упоминал машину. Может, он злится на меня за то, что я ее разбила? Но почему его это так волнует, учитывая все происходящее? Страховка все покроет, да и мы все равно уже некоторое время подумываем о покупке новой машины. Я надавливаю пальцами на веки в надежде облегчить накатывающую головную боль.
– Док, может быть, если бы вы ненадолго оставили нас наедине… – предлагает Марк. – Может, Лауре было бы комфортнее обсудить это только со мной, – произносит Марк шепотом, как будто я сижу не рядом с ним.
Я качаю головой:
– Здесь нечего обсуждать.
Марк и доктор взволнованно смотрят на меня. Это заставляет меня чувствовать себя очень некомфортно. Какого черта они от меня хотят?
– Я не помню, чтобы мне что-то снилось, – твержу я.
– Может, есть какие-то воспоминания об аварии? – развивает мысль доктор Хэммонд.
– Нет.
– Нет – вы не вспомнили? Или нет – вы не хотите вспоминать? – спрашивает доктор Хэммонд.
– Я не помню, – шиплю я в ответ.
Мне хочется дать доктору пощечину – сильную! Он что, серьезно? Я понимаю, что это его работа, но ему и впрямь не помешает пересмотреть свою врачебную этику. Я гляжу на Марка, избегая встречаться с ним взглядом. Он тоже выглядит раздраженным. Его пальцы быстро подрагивают, а ладони взмокли от пота. Надеюсь, это потому, что ему не терпится отвезти меня домой, подальше от этого постоянного напоминания о кошмаре, через который нам пришлось пройти.
Доктор Хэммонд продолжает расспрашивать, от чего Марк напрягается все сильнее. Как и я. Если в моей жизни был хоть один момент, когда мне хотелось вылететь из комнаты, драматично хлопнув дверью, то это он. Но мои глупые ноги, разумеется, не шевелятся.
Наконец доктор отступает перед растущим напряжением и отходит от моей постели на комфортное расстояние:
– Снаружи офицеры. Они надеются расспросить вас об аварии, Лаура. Вы готовы к этому?
Я киваю, но доктор Хэммонд меня не замечает. Он смотрит на Марка, который яростно мотает головой.
– Нет. Еще слишком рано, – запинаясь, произносит Марк. – Она еще не готова. О боже, док! Дайте ей передохнуть.
– Офицеры всего лишь хотели бы уточнить некоторые детали, мистер Кавана. Им нужна хоть какая-то
