и максимально прибавила звук колонок. По ее вспыхнувшим карим глазам и осторожным движениям почуявшей добычу хищницы, Гоша безошибочно определил тот замешанный на риске со страстью кураж, которым она обжигала его во время их безумных встреч. «Горбатого могила исправит» – мелькнуло у него в голове, когда хозяйка, высоко задрав полы платья, села ему на колени и впилась влажным поцелуем в его пропахшие табаком уста.
Проснулся Игорь от потрескивания вращающейся пластинки, исчерпавшей набор звуковых дорожек с музыкальными композициями. В медовом свете непогашенного торшера стрелки часов на стене некоторое время казались ничего не значащими полосками, но начинающий работать в режиме бодрствования мозг вскоре выдал информацию о почти двух часах пополуночи. Обнаружив себя лежащим на разложенной тахте рядом с обнаженной хозяйкой, Гоша сразу смекнул, что порядком задержался в гостях. Осторожно встав, он долго искал свой брючный ремень и штопанные носки, а когда обнаружил их в хрустальной вазе на телевизоре, стал спешно собираться домой.
– Я познакомилась с инженером, работающим на «Мосфильме» и, возможно, скоро переберусь в столицу, – вдруг сказала Люба, казавшаяся спящей без задних ног.
Вздрогнувший от неожиданности Игорь, поначалу не понял, как стоит реагировать на ее заявление.
– Что ж, в среде известных режиссеров, сценаристов и актеров скучать точно не придется, – наконец отозвался он.
– Твои слова да Богу в уши, – загадочно прошептала она и грустно вздохнула.
Перед тем как уйти, Гоша записал Любе номер недавно установленного в их с Маргаритой квартире телефона и с нескольких попыток заучил ее собственный.
– Все лучше, чем через начальника цеха связь держать. А если жена подойдет, просто бросай трубку. Такси вызывать не буду, так доберусь, – сказал он, обнял гостеприимную хозяйку и выйдя за порог ее квартиры, захлопнул обитую дерматином дверь.
До его дома было четыре остановки на автобусе, но общественный транспорт уже не ходил, потому Игорек решил срезать расстояние знакомыми дворами. Однако едва ему удалось отойти от подъезда Любы, как дорогу Гоше перегородила высокая мужская фигура в темной бесформенной куртке со сложенными на груди руками.
– Угости сигареткой, старичок! – добродушно пробасил стоявший на пути незнакомец.
Дабы не нарываться в столь поздний час, Гоша принялся судорожно искать свою пачку, похлопывая себя по карманам.
– У Любочки оставил? – раздался знакомый гнусавый тенорок за спиной.
Не успел он повернуться, как лощеный со всего маха врезал Игорю между глаз. Удар получился смазанным, даже каким-то детским, что позволило Гоше без промедления ответить коротким тычком в его гладко выбритый подбородок, отчего лощеный отскочил на два шага назад и закрыл нижнюю половину лица ладонями. Собираясь свалить его с ног, Игорек подошел ближе к исходящему кровавой слюной пижону, но именно в этот самый момент получил нокаутирующий удар кастетом в затылок.
Последующие три месяца Гоша провел в больницах, поликлиниках и заводском профилактории, пока полностью не восстановился от последствий перелома затылочной кости и ушиба головного мозга. Маргарита ежедневно навещала своего мужа, как только он был переведен из отделения интенсивной терапии в обычную палату. Сам же Игорек, пока шел на поправку, все время надеялся увидеть в стационаре Любу, но она не появлялась. Временами его охватывало такое же чувство одиночества и тоски, через которое он прошел во время армейской службы, когда вечерами писал свои длинные, откровенные письма, заранее зная, что реакции на них не будет. Однако после выписки жизнь постепенно вошла в уже проторенную колею и для Гоши весь мир опять свелся к сыну Виталику, жене Рите и рабочему графику с его постоянно растущими обязательствами по перевыполнению пятилетнего плана.
В двадцатых числах июня тысяча девятьсот восьмидесятого года Игорь, прогуливаясь с сыном, встретил подругу Любы и узнал от нее, что их общая знакомая уже более полугода живет в центре Москвы с неким Робертом Константиновичем, который ради нее ушел из семьи. А месяцем позже – глубоким вечером двадцать восьмого июля в квартире Гоши телефон взорвался частыми междугородними звонками. Был самый разгар Олимпиады и хозяину, чтобы подойти к аппарату, пришлось оторваться от голубого экрана, где вся сетка вещания заполнилась трансляциями со спортивных площадок.
– Здравствуй, дорогой! – послышался в трубке знакомый голос Любы, и сердце Игоря моментально сменило размеренный ход на бешеный ритм.
– Привет, как жизнь молодая? – ответил он, пытаясь выровнять дыхание.
– Бьет ключом, иногда очень больно бьет. Знаешь, а я как раз хотела попросить прощения за ту боль, которую тебе причинила. Ведь ты лучшее, что было в моей жизни.
Ее сдавленная потухшая интонация, с которой она это произнесла, буквально сочилась горечью, отчего у Гоши подкатил ком к горлу.
– Ну, Люба! Что за настрой! У вас же в столице Олимпиада – праздник тела и души! – ободряюще провозгласил Игорь, совершенно забыв о стоявшей в двух шагах от него Маргарите.
– Здесь всегда праздник. Правда сегодня мы с Робертом были на похоронах Высоцкого, а потом как ни в чем не бывало поехали в ресторан, продолжать праздновать, – сообщила она, перекрикивая зазвучавшую музыку и то ли расплакалась, то ли рассмеялась.
Услышав ее истеричные слова, Гоша подумал, что она бредит и сразу вспомнил многочисленные россказни про допившихся до белой горячки. К тому же весть о кончине популярнейшего актера и исполнителя собственных песен, который казался живее всех живых, звучала из ее уст в высшей степени фантастично.
– Люб, послушай. Тебе нужно притормозить, лечь в больницу, почистить кровь, подлечить нервы. Неужели этот твой Роберт ничего не видит! – Игорь сам не заметил, как перешел на крик, пугая и без того оробевшую жену. – Он рядом? Дай ему трубку, слышишь, позови его!
– Уже поздно. Ложись спать, дорогой. Ты всегда был примерным мальчиком, а я негодной девчонкой, поэтому давным-давно, когда жизнь казалась ярче, насыщеннее и интереснее, мы были идеальным сочетанием. Верь мне, я говорю правду, ведь Любовь не может врать, – сказала она и в трубке зазвучали короткие гудки.
Несколько последующих дней Гоша ходил как в воду опущенный со смутным предчувствием беды, а когда подтвердилась информация о смерти поэта он и вовсе сник. К чести жены, Рита не пыталась побольнее уязвить своего супруга, хотя ей было нестерпимо тяжело принять, что Игорь по-прежнему неравнодушен к своей подруге юности. В первых числах сентября Гоша вновь услышал короткие звонки междугородней связи, но подходить к телефону долго не решался, словно аппарат был пропитан опасным ядом.
– Внимательно слушаю, – глухо произнес он, уступив настойчивости звонившего.
– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, вас беспокоит Роберт Константинович, – раздался в трубке приятный мужской голос с еле заметным прибалтийским акцентом. – С прискорбием сообщаю вам о смерти Любови Ивановны.
