деньги. Даже не верилось.
Я пришел домой радостный, но маман моей радости не разделила, потому что снова звонил размазня.
– В общем, так, Саш, – определила она строгим голосом. – Домашний телефон мы больше не берем, я, может быть, даже его отключу. Всё равно все, кому нужно, знают наши мобильные, а больше некому нам звонить. Обещаешь мне, что не будешь брать трубку?
– Ладно. Мам, а ты не думала, что надо всё-таки с ним поговорить?
– Нет! Даже не проси!
Это означало, что дальше на эту тему разговаривать бесполезно.
Но я хотел поговорить с мамой еще на одну тему. Я рассказал ей, что меня волнует, как я боюсь повтора отцовской судьбы. В сущности, это меня и отталкивало от общения с девушками, кроме дружеского. Конечно, были какие-то лав-сториз, но всё не то. Я всё время думал о том, что я буду их бросать, и мне это не нравилось. Мама решила позвонить Нателл, чтобы та посоветовала нам хорошего психолога. Она сама специализируется на любовных страстях, а этот ее Одуванчиков, видимо, на отцах-неудачниках, решивших восполнить пробел. На самом деле меня эта идея особо не обрадовала. Я и сам могу разобраться, да и Макс бы помог, он знает мужские правила. В конце концов, схожу: вдруг и правда поможет, а так хоть развлекусь и маман порадую.
И я пошел. Раньше я думал, что только психи ходят в такие консультации, но ничего так – красиво в этом центре. Людей почти нет. Только мой психолог задерживается с предыдущим пациентом. Я уже начал представлять, что сейчас выйдет какой-нибудь доктор Хаус, который сам больше похож на пациента, чем на врача, но мне сказали сидеть у двери и ждать.
Слышался мужской голос и еще женский низкий голос. Наверное, какая-то старая дева ест мозг доктора. Но спустя минут десять оттуда вышла очень даже милая девушка с зареванными глазами. Она уставилась на меня, а я зачем-то еще шире раздвинул колени в стороны. Дева села неподалеку и стала прихорашиваться. Ну да, ну да. Девушки же не могут выйти на улицу с зареванными и ненакрашенными глазами.
Доктор Одуванчиков оказался и правда похожим на пациента. Он нервно жестикулировал и всё время полуистерически смеялся. Казалось, он хочет меня задавить своими знаниями, но я ему спуску не давал, всё время задавал какие-то дурацкие вопросы. Он говорит, у меня проекция на свою жизнь от отца получилась и надо от нее избавляться. Вот открытие! А я и не знал! Иногда мне кажется, что им платят деньги непонятно за что. Психологи говорят то, что мы и так знаем, но, быть может, это для нас не так очевидно. Еще он сказал, чтобы мама перестала меня сравнивать с отцом, так как это развивает эту проекцию во мне. Получается, называя меня рохлей и размазней, она мне постоянно напоминает, что я похож на отца. Но я же не виноват, что он мой отец. И на автоматическом уровне я начинаю закладывать себе отцовскую программу действий. Короче, маман придется немного побороть свои выраженьица, а мне – не думать так часто об отце.
Когда я вышел из кабинета, девушка-рева всё еще сидела там, но уже похорошела.
– Первый раз? – спросила меня она.
– Ага, – пробормотал я как можно равнодушнее. – И, надеюсь, последний. По-моему, он сам псих.
– Да нет, Одуванчиков – хороший психолог, мне помогает.
– Ну и фамилия, – я направился к выходу.
– Меня зовут Женя, – сказала она и пошла за мной.
– Саша.
Не хватало мне познакомиться с девушкой у психолога. Хорошее начало. Псих и истеричка у доктора Одуванчикова. Ромео и Джульетта из Вероны отдыхают.
– У тебя плохое настроение? – вышла она за мной на улицу.
– Нет, просто грустно, – а она не так уж и плоха при дневном свете.
– Знаешь, ты не подумай, что я маньячка какая, пристаю тут к тебе. Просто ты мне интересным показался.
– Да ничего. Я тоже не псих. Это мама меня сюда направила. У меня проблемы просто с проекциями. В общем, там долгая история.
В итоге с Женей мы прошлепали прямо до ее дома. Ей 17 лет, она тоже рисует, и у нее всё еще запущеннее, чем у меня. То, что она рассказывала, просто не укладывалось у меня в голове.
– В ничем не примечательный день на кухне детского сада, как всегда, готовился обед, – начала она, как будто сказку рассказывала. Было видно, что ей нравится смаковать подробности, но в то же время это приносит ей боль. Я понял, что она уже несколько раз рассказывала эту историю людям, поэтому некоторые фразы как заученные отлетали. – Кто-то чистил лук, другая женщина резала хлеб, а тетя Валя терла морковь. Тетя Валя была самой главной на кухне, и обычно именно она звала всех нас обедать. Пока она не позовет, никто не должен был начинать есть. А я как раз очень хотела есть. Я не выдержала и зашла в обеденную комнату. На стол уже начали накрывать: расставили хлеб, разложили булочки и налили компот. Я подумала, что если возьму кусочек хлеба, то никто не заметит. Но тетя Валя сразу пресекла мою попытку громким криком. Я даже подумала, что у меня голова лопнет, – так она сильно кричала. «Не смей!!! Тебя еще за стол не приглашали!!!» Я побежала в спальню, где у нас проходил тихий час, и расплакалась. Обедать я, конечно, не пошла. Все стали приходить ко мне и по очереди звать обедать. Я ни с кем не стала разговаривать.
Тут Женя замолчала, мы как раз дорогу переходили. Потом продолжила:
– Я вообще перестала разговаривать. С того самого дня я разговаривала только с мамой и папой, сестрой и одной подругой. Они так расстроились, ведь каждый день, когда мама приходила забирать меня из садика, воспитательница говорила ей, что я молчу целыми днями. Потом я пошла в школу. Я была очень неглупой девочкой, но из-за того, что я ни с кем не разговаривала, некоторые думали, что со мной что-то не так. Мы пришли с мамой в школу рядом с нашим домом. Там строгий мужчина в мятом костюме, пропахшем супом, попросил меня спеть, посчитать какие-то цифры. А я молчала. Я не хотела ему ничего говорить. Я всё думала, что вот он, наверное, только что пришел из столовой, там ел суп, суп капнул на пиджак и засох. А еще его волосы тоже пахнут столовой, я в этом уверена. Только, скорее всего, пловом. И он всё время обтирал масляный рот платком и ерзал. Препротивнейший дядька. Молчащих детей никому не надо, и меня даже сначала не хотели брать в
