Так больно, когда между реальностью и мечтой лежит пропасть, просто невыносимо… потому что именно так я мечтала одиннадцать лет назад. Я мечтала бегать со своим будущим ребёнком в догонялки и играть в прятки, собирать вместе грибы и ягоды, рисовать, читать, петь и танцевать… В итоге много лет играла и развлекала саму себя. И дело было даже не в том, какой особенной получилась Лялька, а в том, как неприятно обламываться.
Поэтому в этот раз я приказала себе не воображать лишнего, не мечтать и не придумывать, не читать ничего на тему развития малыша, не ждать и надеяться. А оно вдруг само как-то началось… Я мечтала неумело, робко, совершенно отвыкнув это делать – и всё-таки мечтала. И фантазировала. И представляла… И – господи ты боже мой, как же это было кайфово!
В очередной новый год я вступала с единственным, зато чётко сформулированным желанием: пусть мне больше никогда не придётся смотреть на грязный двор через кухонное окно, курить и равнодушно планировать свои похороны. Я хотела, чтобы меня наполняло спокойное, мирное и такое обычно-повседневное счастье, как сейчас.
…В том мае исполнилось ровно двенадцать лет с тех пор, как я родила волшебного человека. Человека, из-за которого я столько раз плакала, человека, из-за которого я так часто бывала счастлива, человека, из-за которого я неоднократно испытывала отчаяние и столько же раз – снова и снова – ощущала надежду.
Я стала матерью уникальной девочки, которая не умела обманывать, делать подлости, предавать и причинять боль намеренно. Вик иногда, смеясь, говорил мне, что Лялька – это чистой воды единорог: такой же редкий, волшебный и непростой. Все эти годы мне было с ней так отчаянно сложно, что хотелось выть, но я по-прежнему самозабвенно любила этого уже такого большого и одновременно вечно маленького ребёнка. Лялькин двенадцатый день рождения отличался от всех предыдущих тем, что в её жизни стало ещё на одного родного человека больше. У неё появилась сестра.
***
Глядя на своих дочерей, играющих с Гавриком, и на мужа, который возился с Зурабом у мангала, я понимала, что мне бесконечно повезло.
Лялька стала совсем взрослой – ей было уже шестнадцать лет, и между тем она оставалась всё такой же малышкой. Вечным ребёнком, моим прекрасным и любимым единорогом, неприспособленным к этому миру… Впрочем, не таким уж неприспособленным – вдруг оказалось, что мир не всегда к ней враждебен.
Вот уже несколько лет Лялька была лицом компании подростковой одежды “KERRY TEENS”; ни одна коллекция этого бренда не обходилась без её фотографий. Мою дочь снимали для наружной рекламы, журналов и каталогов… Да, это было непросто – работать с особенным ребёнком, но нам очень повезло и с коллективом, и с агентом, все они были невероятно терпеливыми и тактичными людьми. Только я сама знала, как непросто мне далось это решение…
А началось всё с того, что однажды мне позвонили из модельного агентства “Сердце моды” – увидели Ляльку в клипе Чебы и заинтересовались. Да-да, я ведь забыла упомянуть об этом – она снялась в одном из клипов своего отца! Поначалу, разумеется, я и слышать не хотела об этом и была категорически против, но, как ни странно, меня убедил Вик. “Хватит прятать Ляльку от мира, – сказал он мне. – Может, пора показать всем, насколько она прекрасна?”
Клип в итоге получился очень красивым, нежным и трогательным. На имя Ляльки стали пачками приходить письма от людей, которые хотели выразить ей своё восхищение. Я читала их вслух и то и дело принималась рыдать от человеческой доброты…
А вскоре после этого мне и позвонили из “Сердца моды”. Это агентство специализировалось на моделях с особенностями развития, активно неся в мир идею о том, что абсолютно каждый человек прекрасен. Они снимали людей, родившихся с инвалидностью и тех, кто стал инвалидом уже позже. И модели на их фотографиях выглядели по-настоящему прекрасными – все без исключения, независимо от диагноза.
***
Что касается меня, то я неожиданно для себя самой сделалась популярным блогером, как бы смешно это ни звучало. Я больше не скрывала от подписчиков, что у меня особенный ребёнок, и открыто писала о том, каково это – быть мамой такой непростой дочери. Каждый мой пост собирал тысячи лайков и сотни комментариев: меня благодарили, поддерживали, спрашивали совета…
Были, конечно, и хейтеры – куда без них. Так, одна дама особенно исходила желчью под моими постами. “Неспроста говорят, что у так называемых “особенных” детей и родители тоже особые – с придурью. Они не хотят признавать того, что их ребёнок болен, у них полностью меняется сознание. Для таких родителей их ребёнок – некий Мессия, который лучше, добрее и светлее здоровых детей. А здоровые дети в их понимании – это абсолютное зло. Пыжатся, восхваляют своё чадо, а по факту просто адски завидуют родителям здоровых детей и проклинают свою собственную убогую участь. Больной ребёнок – это горе в семье, и никак иначе!” – эту святую правду она пыталась донести до меня чуть ли не в каждом комментарии.
А кое-кто доказывал, что большинство детей-инвалидов рождается в асоциальных семьях – у женщин, неразборчивых в половых связях и любящих алкоголь.
Я просто игнорировала и те, и другие выпады – и продолжала вести свой блог так, как мне этого хотелось. Я писала всем этим женщинам – таким же, как и я – что нельзя скрывать особенности ребёнка от других, делать вид, что всё в порядке, обманывать себя, закрывать глаза на очевидное. Нужно просто принять и жить с этим. “Помните, – писала я, – вы гораздо сильнее, чем думаете, а ваш ребёнок способен на большее, чем вам кажется. Но самые главные чудеса творит ваша вера в ребёнка и любовь к нему”.
***
С Виком мы поженились, только когда Снежке исполнился год. Не потому, что не хотели, просто было как-то не до этого. Тихо-мирно расписались, оставили детей на бабушку с дедушкой и укатили в Питер на выходные. Это было хоть и короткое, но лучшее свадебное путешествие из всех, что я только могла себе пожелать!
– А что тебя во мне привлекло? – пристала я к нему однажды. – Почему ты обратил на меня внимание?
– Вспомни мою профессию, – отшутился Вик, – я просто увидел тебя и понял: вот эту девушку нужно срочно отреставрировать!
– Потому что я старая рухлядь? – я притворно надула губы.
– Нет. Потому что ты выглядела сломанной и равнодушной. А я хотел, чтобы ты снова стала новенькой, красивой и
