карточкѣ, полученной отъ гостьи.
— Васъ одного надо оставить? — продолжала допрашивать Зинаида Алексѣевна.
— Нѣтъ, давайте играть.
Карповъ поглядѣлъ на него пристально и, улыбнувшись, сказалъ:
— Возсядемъ.
Сѣли; но игра какъ-то не спорилась. Всѣ были разсѣяны и разговоръ не клеился. Карповъ не менѣе былъ сжигаемъ любопытствомъ, чѣмъ Зинаида Алексѣевна; но ни онъ, ни она не задали Бенескриптову никакого вопроса о таинственномъ посѣщеніи красивой барыни.
Бенескриптову хотѣлось-бы поговорить, подумать, но съ кѣмъ-нибудь въ одиночку; а имъ обоимъ вмѣстѣ онъ стѣснялся разсказывать про то, съ какимъ порученіемъ являлась къ нему Авдотья Степановна.
Не мало разныхъ ощущеній волновало Авдотью Степановну, когда она возвращалась отъ Бенескриптова. Она уже никакъ не ожидала найти Карпова. Она говорила потомъ съ Бенескриптовымъ искренно и съ дѣйствительнымъ участіемъ. Но когда она вышла изъ этой темной комнаты, вся кровь бросилась ей въ лицо. Поведеніе Карпова опечалило ее. Этотъ человѣкъ уже разъ выгналъ ее; но такой выходки она не ожидала. Значитъ, онъ счелъ ея приходъ придиркой, чтобы увидать его «соколиныя очи»?…
Она чуть-чуть не прослезилась.
— А кто эта женщина? — вдругъ спросила она, и рѣшила, что это новая возлюбленная Алексѣя Николаевича.
Ревность давно уже замерла въ ея сердцѣ; ревновать Карпова было-бы слишкомъ безумно; но сознаніе, что беззавѣтное чувство къ этому человѣку привело къ такимъ обиднымъ отношеніямъ, начало заново грызть ее.
А какъ было ей иначе повести себя въ комнатѣ Бенескриптова? развѣ она могла выговорить «здравствуйте, Алексѣй Николаевичъ», послѣ того, какъ онъ чуть не выгналъ ее? что-же оставалось кромѣ притворнаго равнодушія? Онъ и этого не понялъ.
Авдотья Степановна всѣ эти дни была въ особенновозбужденномъ состояніи. Она ѣздила всюду, куда ее посылали и гдѣ ее хотѣли видѣть. Она точно продѣлывала все это передъ какимъ-то долгимъ путешествіемъ, откуда она уже не вернется назадъ… Передъ Загариной она умилялась, какъ дитя. Борщовъ и его жена нимало не смущали ее. Она понимала волненье Прядильникова, но не раздѣляла его.
«Экая важность, — говорила она про себя, — что они меня примутъ, какъ кающуюся грѣшницу: только-бы имъ пріятно было со мной возиться, а я свое мѣсто знаю».
Она догадалась, глядя на Бенескриптова, какой «романъ» могъ быть между нимъ и Загариной.
Прядильникову она о своихъ похожденіяхъ не сказала ни слова, и на другой день рано утромъ была уже на Васильевскомъ Островѣ.
Какъ она обрадовалась, увидавъ Лизу, которая, съ игривой усмѣшкой, отворила ей дверь.
— Лучше мамѣ? — спросила ее Авдотья Степановна.
— Сегодня? да. Она говорила, что не стоитъ въ лечебницу.
— Нѣтъ, надо; безъ лечебницы нельзя… Ну, ангелочекъ мой, я видѣла Бенескриптова!
— Когда?
— Вчера.
— И онъ…
Лиза остановилась, но Авдотья Степановна поняла ее.
— Онъ совсѣмъ здоровъ.
— Ахъ, какъ хорошо! — вскричала Лиза. — Ну, пожалуйте къ мамѣ.
Надежда Сергѣевна сидѣла у окна въ — большомъ креслѣ. Она казалась немного посвѣжѣе. Приходъ Авдотьи Степановны опять ее обрадовалъ.
— Вы меня ужь очень что-то полюбили, — сказала она ей съ улыбкой.
— Голубушка моя! — вырвалось у Авдотьи Степановны, и она чуть не поцѣловала у больной руку.
— Вотъ сегодня мнѣ гораздо лучше, выговорила твердымъ голосомъ Загарина. — Ужь и не знаю — перебираться-ли мнѣ въ лечебницу…
— Что вы, что вы! — вскричала Авдотья Степановна. — Ужь успокойте вы себя самихъ-то, голубушка!
Загарина была еще болѣе тронута чувствомъ этой «dame du lac», которая съ такою дѣтскою искренностью и наивностью прильнула къ ней всѣмъ сердцемъ.
Лиза едва стояла на мѣстѣ: ее такъ и подмывало обнять и мать, и гостью, и излить на нихъ свою радость.
Она воспользовалась первой передышкой въ разговорѣ матери съ Авдотьей Степановной, чтобы увести гостью къ себѣ въ комнатку.
— Когда-же онъ придетъ? — допрашивала она ее.
— Нынче непремѣнно.
— Я опасаюсь, что онъ будетъ бояться…
— Да чего-же?
— Ахъ, вы его не знаете! Онъ не былъ такой… какъ это сказать… accablé, потерянный, когда вы съ нимъ говорили?
— Вѣдь онъ васъ очень любитъ и маму вашу… Онъ такой добрый и простой.
— Я вамъ говорила… Славный мой семинаристикъ!
И Лиза всплакнула. Авдотья Степановна горячо обняла ее.
Надежда Сергѣевна начала немного догадываться, что между Лизой и новой ихъ знакомой происходятъ какіе-то «a parte»; но она ни о чемъ не разспрашивала. Когда Авдотья Степановна уходила, Лиза еще долго толковала съ ней въ передней.
— Тебѣ, кажется, очень нравится эта барыня? — спросила ее мать, послѣ того, какъ она вернулась изъ передней.
— Да, мама, она милая… Только я хотѣла тебя спросить: est ce qu’elle a… un passé?
Надежда Сергѣевна удивилась, что Лизѣ извѣстно значеніе слова «un passe».
— Я не знаю, — отвѣтила она серьезно.
— Мнѣ кажется, мама, она когда-то грѣшила, но теперь у ней въ сердцѣ совсѣмъ другое. Опа такъ тебя полюбила, точно ты ей родная мать.
— Да, тихо подтвердила Надежда Сергѣевна.
— Са me touche, moi, — замѣтила Лиза серьезнѣйшимъ тономъ.
Помолчавъ, она сказала:
— А что, мама, когда ты переѣдешь въ лечебницу, если она будетъ приглашать меня придти къ ней въ гости — можно-ли это? хорошо-ли будетъ?
И, не дожидаясь мнѣнія матери, она отвѣтила:
— Нѣтъ.
Надежда Сергѣевна промолчала и только усмѣхнулась.
— Она теперь хорошая, — продолжала разсуждать вслухъ Лиза, — но все-таки мнѣ нельзя къ ней идти. Я ее обижать не хочу; но она сама это пойметъ. Вотъ если-бъ я была большая, тогда — другое-бы дѣло. Je n’ai pas de prejuges, moi!… [35]
Посидѣвъ около матери, Лиза начала что-то все оглядываться, и ея возрастающая тревога не укрылась отъ матери: то она встанетъ, то войдетъ въ переднюю, то пройдетъ въ свою комнатку.
Такъ прошло съ полчаса.
— Не лечь-ли тебѣ, мама? — спросила Лиза, подходя къ матери — ты ужь довольно сидѣла.
— Мнѣ не хочется, — отвѣтила кротко Надежда Сергѣевна.
— Право, мама, лягъ; да тутъ у окна и дуетъ немного.
Лиза хитрила. Ей хотѣлось уложить мать въ постель, чтобы она была подальше отъ двери въ переднюю и не могла услыхать сразу голоса Бенескриптова.
Надежда Сергѣевна повиновалась. Уложивши мать, Лиза вздохнула свободнѣе и сѣла въ первой комнатѣ, около самой двери, чтобы сейчасъ-же кинуться отворять, какъ только раздастся звонокъ.
Томительно ждала дѣвочка цѣлый часъ. Наконецъ, раздался звонокъ, но чуть слышно. Надежда Сергѣевна его не слыхала; но Лиза почувствовала всѣмъ существомъ своимъ, что это Бенескриптов.
Скорыми, но неслышными шагами проскользнула она въ переднюю и дрожащей рукой отперла.
На порогѣ дѣйствительно стоялъ Ѳедоръ Дмитріевичъ.
Лиза окинула его быстрымъ взглядомъ съ головы до пятокъ. Онъ стоялъ съ какой-то неопредѣленной, блуждающей усмѣшкой. Одѣтъ онъ былъ опрятно. Лиза не слыхала того запаха, который такъ обдалъ ее въ первое посѣщеніе Бенескриптова. Ей показалось даже,
