ушел в сторожку. По щелчкам магазина понял: Семен пистолет подобрал. Листва все тише и тише шуршала под его ногами.
Туман уводил Семена прочь.
Возвращаясь с кладбища, Павел узнал дорогу, по которой они с Асей ходили в бухту. Грунтовка, что вела туда, теперь была завалена битым кирпичом, чтобы машины не ездили. Подумал, не наведаться ли к месту, где видели нерпу; только что ему там без Аси делать. Интересно, где она сейчас? Их с Бородатым отпустили отдыхать после вчерашней помойки, а для женщин сегодня послушание планировалось: то ли кадила мыть, то ли другую утварь. А вот где, Павел забыл.
Пройдя каре насквозь, он все высматривал Асю. Спустившись к причалу, не встретил никого из волонтерок. Ноги сами понесли к старцу. На душе было паршиво. Вроде нашел, кого искал, но Семен оказался совсем чужой. Даже зацепиться не за что. Семен не знал бабу Зою. Павел, выходит, совсем не понял Петю. Не тот лобастый парень тут жил, а ветеран, замешанный в каких-то разборках. Может, баба Зоя и про это узнала, потому и не захотела приезжать и забирать родню? Добрый Петя с портрета – блажь, воспоминание, за которое она держалась.
Просигналила машина, Павел отскочил на обочину, под разлапистую сосну. К ней была прибита икона Сергия и Германа, у подножия лежали свежие цветы. Вокруг сквозь прошлогодний сухостой пробивалась новая осока. Мох цвел белыми пушинками. На остров, хоть и поздно, пришла весна. Дойдя до лужи-«Африки», Павел увидел, как в нее стекаются ручьи – и в каждом поблескивает солнце. Сегодня он непременно поговорит со старцем. И все решит. Найдет Асю. Они вместе уедут.
У избушки с заколоченным окном очередь была совсем небольшая. Сегодня посетителями старца распоряжался регент.
– Ты как тут? – вырвалось у Павла. Решил, что Иосиф пропихнет его без очереди.
Но тот не ответил. Пригласил войти пожилую пару – знакомым жестом длинных пальцев. Только в них больше не чувствовалось силы. Пальцы казались вялыми, обескровленными. Было тихо, регент все делал молча, люди в очереди слушались его рук. Не как хористы, но все же. Указал Павлу встать в конец.
Павел попятился, отступил за ель и вдруг пошел назад. Понял, что не знает, о чем говорить со старцем. Дело было вовсе не в «Победе», с ней он сам разберется как-нибудь. А как быть с подосёновским и своим прошлым? Если забыть аварию не выходит, может, и вправду виноват? Когда разбились его родители, формально тоже не было виновных, а на деле…
Скольких Семен с отцом положили? Троих?
Павел шел все медленнее, горбился, словно опять тащил мешок с камнями. За аллеей дубов, кривых, коренастых, показалась та сосна с иконой. Павел сошел с дороги, сел под ней, будто только здесь и мог подумать. Пушинки мха к вечеру сникли.
На пасхальную службу потянулись уже с десяти вечера. Маша с Викой ушли раньше – в коридоре Работного они обсуждали, как ближе к алтарю встать. Прислушавшись к голосам, Павел понял, что Аси с ними нет. Решил ждать ее у входа в храм.
Стоя у крыльца под колокольней, он вытягивал шею, снимал и накидывал капюшон, кивал знакомым трудницам, которые толпились у входа. Красные пасхальные косынки, толстые чулки. Вдали мелькнула Асина серая шапка. Тревога, которая дергала внутри Павла какую-то неизвестную струну, отступила.
Ася что-то напевала. Ему захотелось взять ее за руку, увести к причалу, нанять лодку, любую лодку, и – подальше от этого острова. Павел заговорил и не мог остановиться: про машину и сны, письмо, Подосёнова, потом и про Семена, который знать его не хочет и с утра бухает. Столько всего накопилось. Ася сняла с него очки, потрогала ссадину на щеке.
– Семен тебя?
Пришлось рассказать, как вчера ночью он в церковный двор пытался попасть. Но голова в решетку не пролезла. Какой-то лысый монах подошел, успокоил.
– А, это отец Иоанн, наверное. Хороший дядька, только грустный.
Ася отвела Павла к источнику, подальше от людей. Помахала под перекладиной креста, воды не было. Павел хотел уже зачерпнуть из чаши, как две струи обрызгали их с Асей. От холода защипало щеки. Утерся. Выгреб из кармана горсть земли, которую прихватил с подосёновской могилы. Показал.
– Зря взял, хреновая примета.
Асины ладони, стряхивающие землю с его рук, казались жаркими. Павел вспоминал потом это обжигающее, нездешнее тепло.
Постояли обнявшись. Ася гладила его макушку. Казалась выше. Отстранилась.
– Ладно, тут меня подождешь или в храме?
– Ты куда? – Павел только начал приходить в себя.
– Слушай, ну это вообще чудо: найти тут родню, да еще и живую. Живого. Я вас помирю, вот увидишь. – Ася кивнула на крыльцо храма: – Ты зайди пока, хоть к плащанице приложись. Я старалась, украшала. Ее завтра не будет.
Асю проглотила темнота за воротами.
Павел ходил от крыльца храма к источнику и обратно. Пятнадцать шагов туда и столько же назад. Смотрел на экран телефона. Из храма слышалось чтение и пение. Захотелось увидеть регента, расспросить, что с ним такое. Еще раз посмотрев на ворота, отпертые теперь, гостеприимно распахнутые настежь, вспомнил, как вчера пытался просунуть голову, рвался сюда, к крыльцу.
Сгустилась ночь. Вовсе безлунная, она была страшнее вчерашней. Не прав был этот Иоанн, когда говорил, что вчерашняя – самая. Павел поспешил внутрь, решив, что он просто замерз.
Храм был полон людей. Их лица светились. Казалось, это не отблески свечей, с которыми настоятель обходил все приделы, и за ним хлопотали два инока с едва наметившимися усами в просторных рясах, – это сама надежда отзывается дрожью под ребрами. Такая охватывала в детстве в ожидании первого снега и позже, в конце декабря, когда баба Зоя доставала с антресолей заспанную елку.
Пение становилось все ритмичнее. Трепет, разлитый в храме, делал какими-то зыбкими затылки прихожан, из-за которых Павлу не было видно хора и регента. Дрожь внутри Павла обернулась теплым потоком. Все устраивается. У него есть Ася, есть Семен. По духовным вопросам можно и с регентом проконсультироваться. Как это он сразу не сообразил его расспросить? Захотелось погладить колючий, круглый, стриженный под машинку затылок над клетчатым шарфом, что торчал впереди.
Может, Ася его снаружи ждет? Достал телефон. Время опять подвело, пронеслось незаметно – скоро полночь.
Павел, потолкавшись, вышел на крыльцо. Нет.
Вернулся, поднялся на цыпочки, выглядывая серую шапку и, споткнувшись, едва не рухнул на деда Ивана. Тот сидел на резной скамеечке в углу, держа красную свечу. Ее пламя вздрагивало бабочкой, дед смотрел
