бед, они ничего не дадут. Технологически власть сегодня сильна, как никогда, так исхитрилась, что конкуренция с ней – дело пустое. Снова говорю: в политике я неофит, а свежему, не замыленному взгляду неприступные властные редуты особенно заметны.
– Так что, что же делать? – нетерпеливо в очередной раз воскликнул Виктор. – Говоришь, что нашла выход…
– Да, нашла! – неожиданно твёрдо сказала Вера, глаза в глаза глядя на Донцова. – Знаешь что нам, Витюша, нужно? Нам – это и нам с тобой конкретно, и каждому русскому человеку, озабоченному судьбой родины. Знаешь, что? – Сделала, нагнетая внимание, паузу и спокойно, без эмоций, без накала произнесла: – Даже в ненастные дни жизни русскому человеку надо оставаться самим собой – это наша главная сила. Какие мы есть, такими и должны быть. В народе огромная мощь живёт, века учат. Это разговор долгий, у меня всё продумано, все плюсы-минусы учтены. Но суть в том, что и на Руси и в России те, кто переставал быть самим собой, так или иначе довольно быстро превращались в пену, которую смывали волны времени. А материк народа, коренная его основа, живущая в ограде православной церкви, она интуитивно остаётся сама в себе, и эта сила народных недр всегда берёт верх. Пена каждый раз уходит, чужая кожа сползает. Не получается натянуть западную униформу на великие русские пространства. И незачем нам страшиться цивилизационного одиночества России. Слишком велик у неё запас смиренномудрия, выдержки, неприхотливости, исторического долготерпения. Из-под кнута никто не в силах с нами совладать – ни наёмная сабля, ни доморощенные обуздатели. Меня эти мысли согревают.
Донцов схватил бокал, восторженно воскликнул:
– За то, чтобы всегда оставаться самими собой! – И поймал себя на мысли, что весь вечер от избытка чувств едет на восклицательных знаках, хотя это ему не свойственно. Спокойнее добавил: – Ты произвела на свет, я бы сказал, идею геологического масштаба. Да, оставаться самим собой даже в сложных исторических переделках – вот великая сила народа, наш природный спасительный консерватизм, инертность историческая. На Западе их считают отсталостью. Ну и пусть мчатся наперегонки к однополым бракам, к родителям № 1 и № 2, во Франции уже и посмертные браки ввели. А мы не поторопимся.
– У Гончарова в «Обломове», – напомнила Вера, – есть упрёк: «Вы спите, а не живёте!» Но мне всегда казалось, что эта знаменитая фраза, отражающая протестантскую активность, несёт мощный исторический заряд. Спим, чтобы мерзостями не отравиться. А час пробьёт, – проснёмся. Да ещё как! В России перемены вечно начинаются вдруг.
– Ты, словно Дорошевич, знаешь по именам всех китайцев, – пошутил Донцов, собрав жалкие остатки своей эрудиции. – Мне рассказывали, в перестройку в столицах политический шторм верхушки сосен ломил, а в тайге, в гуще народа, низовые ветви не шелохнулись, тишина стояла. Потому до конца и не доломали. А ещё… Кажется мне, что такая мысль глубокая, чисто русская могла родиться только в женской душе. Мы-то, мужики, в эту сторону даже не качнулись, вокруг злобы дня крутились, от беспомощности, от бессмыслицы существования умом трогались. Чувствуем: не только не на той станции хотим сойти, но вообще не в тот поезд сели. А ты этот глухой узел разрубила. Ни впредь, ни после не забуду.
Поднял бокал.
– За тебя!
– За нас! – мягко подправила Вера. – Тут бы церковный икос пропеть с припевом «Радуйся!».
И настала прекрасная жаркая ночь любви, настоенная на взаимности чувств, стократно восторженных от полной духовной близости.
Подлевскому удалось разыскать Суховея без особых трудов – чиновник среднего звена в Красногорске проходил по официальным спискам. Выяснив номер телефона, позвонил во второй половине дня, зная, что совещания уже кончились. Сказал секретарше:
– Соедините, пожалуйста, с Валентином Николаевичем. – И предупреждая дежурные вопросы, добавил: – Скажите, звонит Аркадий Михайлович Подлевский, от господина Винтропа.
Суховей взял трубку сразу, обрадовался, словно старому знакомому:
– Рад, очень рад слышать вас, Аркадий Михайлович. Какими судьбами?
Голос у него был ясный, дикция чёткая, тон спокойно приветливый. Подлевский уже мысленно рисовал облик матёрого чиновника, наторевшего в бюрократических изворотах, в совершенстве освоившего три главные, по мнению Аркадия, сущности современного столоначальника: лояльность, умение пилить бабло и кидать понты. «Заслуженная, видать, сволочь! – вынес он одобрительный вердикт. – Из должности, наверное, торчит, как свеча из канделябра».
– Есть, Валентин Николаевич, небольшое дельце личного характера, сугубо личного, – сразу задал направление Подлевский. – Хотелось бы пересечься, посоветоваться.
После полусекундной заминки из Красногорска раздалось:
– Проблемы, где встретиться, не существует, удобнее всего здесь, у меня. А вот со временем… Если бы вы позвонили вчера, мы с вами беседовали уже сейчас. Но два ближайших дня мне предстоит колесить по области, затем выходные, а понедельник, как известно, день тяжёлый. Первый зазор – вторник, шестнадцать часов. Если вас устроит, милости прошу. Подходит? Замечательно! Значит, до встречи. Я переключу вас на секретаря, и Света детально разъяснит, как найти мой офис в здешних административных джунглях, закажет пропуск. Желаю удачи и жду.
Суховей намеренно использовал надуманный предлог, чтобы оттянуть знакомство со свалившимся на его голову Подлевским почти на неделю. Открытая, не принятая среди админов ссылка на рекомендацию иностранщика выдавала несолидность клиента. Проходной, в игру не посвящён, и Винтропу его личные проблемы неинтересны. Подлевский понадобился американцу для другой цели: прощупать его, Суховея. Подумал: «Возможно, хотят подкинуть какой-то мелкосклочный компромат, чтобы зацепить покрепче».
Неспроста неделю назад, как всегда с нового номера – видимо, у него набор безымянных симок, – звонил Винтроп, по договорённости представившись Игорем Игоревичем Блохиным, и по-дружески сообщил, что открылась неплохая вакансия в аппарате Полномочного представителя президента по Центральному округу; не заинтересует ли она Суховея? Быстро, однако, двигают! Всего-то год отбарабанил в Красногорске, – правда, старательно, без ошибок, скромно, не строптиво, в придворных интригах не участвовал, – и сразу в Москву! Должность наверняка не выше нынешней – но зато какой ранг! О Подлевском Боб даже не заикнулся, хотя заманчивое предложение и визит этого деятеля несомненно связаны.
Значит, речь и впрямь о проверке перед новым назначением.
Эти соображения молнией сверкнули в мозгу Суховея за ту полусекундную паузу, после которой он отказался от безволокитной, немедленной встречи. Предстояло кое-что обдумать, подобрать верный тон общения с «посылочкой» от Винтропа. Похоже, речь не о служебных делах, даже не о гешефте. Видимо, Подлевский случайно подвернулся Бобу с личной просьбой, и Винтроп решил скинуть её на Суховея, убив двух зайцев. Но какого рода проблема? Тут возможны каверзы.
В конце дня позвонил Глаше – им так полюбилось это ласковое имя, ставшее как бы оберегом в трудные месяцы
