что он был верным, порядочным и воевал за свою страну. Это то, что написал бы для вас Холланд, это я и заказала каменщику. Только это. И, придя на его могилу, вы бы ушли, решив, что там одна мертвая земля без единого цветка. Вы ни за что бы не догадались.
– Возьми меня под руку, – сказала я наконец, и он оперся на меня, и я повела его к воротам. Все будет еще. Но мы больше никогда не заговорим о прошлом. Мы закрыли его, как дом, слишком большой и продуваемый для стариков, и жили вместо него в маленькой теплой квартирке, созданной нашим браком.
– Сюда, – сказала я, и он пошел за мной.
Вестибюль отеля, мужчина в кресле: в эту секунду это был старый друг, в следующую – уже нет. Искалеченная рука вытягивает из вазы цветок – или нет, игра света. Сквозь хлопающую дверь были видны цветущие деревья гинкго и серебряный воздушный шар в ветвях одного из них, за ним тянулся молодой человек в шляпе, а девушка нетерпеливо за ним наблюдала. Я оглянулась – мужчина в сером костюме все еще ждал. Это был он. Я встала со своего стула.
Очень глупо со стороны Базза было думать, что прежнюю любовь можно вернуть такой же, как была. Это похоже на чувство, когда просыпаешься ночью от прекрасного сна. Стараешься втиснуться обратно в тот же сон. Убеждаешь себя, что это возможно: закрыть глаза, вспомнить, где ты остановился: кусты роз, пикник, давно умершая мать. И ты засыпаешь, ныряешь в сон – но никогда, никогда не попадаешь в тот же самый. Он ушел навсегда. И как нельзя вернуться в сон, от которого проснулся, так нельзя и воскресить старую любовь.
Старая любовь, старый друг. Мужчина в кресле – как мало я знала о его жизни. Богатый житель Нью-Йорка, политический спонсор, сидит в комнате, набитой хорошо одетыми людьми, смеется, а на колене лежит рука любовника, незаметно его поглаживая. В то время он явно обо мне не думал – кругом было столько людей, тревог, болезней и смертей. И я о нем тоже не думала. А теперь все должно воскреснуть.
Некоторые пытаются. Это глупость – или это лучшее, на что мы можем потратить жизнь? Пытаться?
Я спущусь по этим трем ступеням и подойду к креслу. Я выжду пару секунд, успокаиваясь, почувствую, как время странным образом сокращается. Как бьется сердце. Затем я покажусь ему – привет, Базз, – и он встанет в изумлении – ты смотри! – и мы рассмеемся над тем, как годы изменили нас и всё вокруг нас, и вот мы здесь, как и множество путешественников до нас, смеемся, встретившись вдали от дома, в этом самом вестибюле, в этих самых потертых кожаных креслах.
Мы обнимемся и станем говорить о нашей теперешней жизни, в меру счастливой. Слегка сломанный нос, все еще сияющие сапфировые глаза, его рука, лежащая на моей. И затем мы заговорим о прошлом. Сыночек, конечно, сказал тебе, что Холланд умер. Старая рана, осколок шрапнели, шевельнется в нас обоих. Старую дверь, давно заложенную кирпичом и заштукатуренную, снова откроют. Вот другая жизнь, и мы оба будем смотреть на нее и водить руками по поверхности, пока не наткнемся на край.
И мы наконец придем к истинной цели его записки. Уверена: увидев фамилию моего сына на том приеме, старик Базз изумился и пришел в восторг, конечно же, он решил, что в его возрасте такой шанс нельзя упустить. Мальчик, теперь уже мужчина средних лет, его не вспомнил. Невинная беседа, безобидные вопросы о прошлом, а затем записка – прыжок очертя голову. Уверена, он с удовольствием представлял, как увидится со мной, старой сообщницей по проваленной миссии, просто чтобы еще раз погрузиться в это воспоминание и на этот раз достичь дна. Но он проделал такой путь не ради того, чтобы просто повидаться. Он приехал, я знала, чтобы разрешить старый вопрос. Вот он сидит передо мной, улыбается, его здоровая рука трясется, старость сделала его почти неузнаваемым. Но я не могла дать ему ответ. Я не могла сказать, что в конечном счете меня он любил сильнее. Это было бы жестоко, и вообще-то было бы неправдой. Вот он подался вперед, цепко глядя на меня своими синими глазами: «Скажи, Перли, почему Холланд так поступил? Почему он остался?»
Как мне объяснить свое супружество? Тот, кто смотрит на корабль с берега, не может судить о его мореходных качествах, потому что самое главное всегда под водой. Его не видно.
Почему он так поступил? – спрашиваем мы о мужчине, сбежавшем со студенткой. И о девушке, разорвавшей помолвку: почему она? На их стороне были удача, и судьба, и счастье, и по какой-то причине они сорвались в прекрасную пропасть. Не просто ради страсти или красоты, и доказательством тому его тетя Элис, – такие истории случаются сплошь и рядом, а красивы из нас немногие. Это случается и с богатыми, и с бедными. Может, это глупость юности или капризы старости, но перед безумием все равны: пожилой жених вдруг передумает уже в церкви, в присутствии своих немолодых детей, и не может сказать почему. Причины нет. Почему этот старик в кресле много лет назад продал семейное дело, состояние, наследство ради того, чтобы быть с одним мужчиной. Почему мой муж в последний момент нарушил обещание и упустил эту возможность. Никто бы не смог догадаться. Причины нет. Мы не знаем, и никто не знает, пока на нас наконец не сойдет сумасшедшее прозрение: шансы малы, и мы скоро умрем. Узы обязательств исчезают. Хватай счастье, пока можешь, хватай любовь, если дотянешься. Для Базза любовью был Холланд. Для Холланда – Сыночек и я. Это не безумие. Возможно, это единственное поэтическое деяние в заурядной жизни.
«В меру счастлив», – сказал мой сын.
Я долго сидела за столиком. Люди приходили и уходили, но старик все ждал в своем кресле. Краем глаза я видела, как серебряный шар спустился ниже, и молодой человек стал за ним прыгать. Девушка хлопала каждый раз, как он безрезультатно подпрыгивал
