не замечала плохой погоды, – она была дома!
А вот и Садовое, метро «Парк культуры», будка цветочницы, будка мороженщицы. Какая-то отчаянная старушка, прячась под козырек от дождя, продает мокрые, взъерошенные хризантемы.
И вот «Кропоткинская», здание родного института и наконец поворот на Мансуровский.
Ей казалось, что здесь, дома, она не была целую вечность, миллион лет. Нет, все было таким же, никаких изменений, и все же!
В родном подъезде Маруся расплакалась.
Юля не упустила случая:
– Ну вот! А ты, дуреха, сколько сил потеряла, пока сопротивлялась! Идем уже, плакса! – Она потянула носом: – Ого, кажется, пироги. Наверняка Ася поставила пироги. Есть хочу, как волчица! Ну что застряла?
Что говорить о встрече? Плакали все, даже Юля пару раз всхлипнула. Александр Евгеньевич не отпускал Марусину руку. Ася не разжимала объятий.
– Задушишь ее! – смеялась Юля. – Ну хватит! Есть хочу невыносимо! Давайте наконец поедим!
Измученная борьбой и дорогой, сразу после завтрака Маруся ушла к себе и тут же уснула. Юля отчитывалась о своих впечатлениях и завидовала сестре – ей тоже ужасно хотелось спать. Соблазн уйти в комнату и лечь на диван был велик, но, выпив чашку крепкого кофе, она решительно встала и засобиралась. Впереди рабочий день, отчет о командировке, а вечером ресторан, день рождения у зама главного. Проигнорировать не получится, да и нельзя. Правда, мысль о том, чтобы сбежать с этого мероприятия, не давала Юле покоя. Да и повод вполне убедительный – ночной перелет, сложная командировка. Хотелось домой. Но еще больше хотелось увидеться с Игорем. Сама удивилась. Значит, все не так плохо?
А Маруся наслаждалась. Бродила по квартире, доставала из шкафа любимые книги, лопала Асины пирожки и варенье, сходила к метро за мороженым и одна умяла целый брикет за сорок восемь. Соскучилась или оттого, что беременная? Ася ходила вокруг нее и все никак не могла налюбоваться.
Шептались в Марусиной комнате, говорили в основном об Александре Евгеньевиче. Ася рассказывала о его болезни, опуская некоторые подробности. Маруся рассказывала о жизни в поселке и тоже многое опускала.
Замирала у окна – там был до боли знакомый пейзаж: хибара дворничихи, промокший, голый любимец клен, детская песочница с темным мокрым песком, качельки, лавочки. Двор ее детства. Как жаль, что ее ребенок будет расти не в этом дворе, не станет топать ножками по этому старому, поскрипывающему паркету, рассматривать трещинки на потолке и придумывать разные истории. Не будет водить пальцами по обоям и сочинять сказки. Не будет есть Асино яблочное печенье, воровать из буфета варенье и, облокотившись на широкий кухонный подоконник, не станет подолгу вглядываться в темное окно, на котором можно рисовать всякие штуки, потому что в кухне тепло, и даже жарко, а на улице холодно, и окна запотевают, «потеют», как говорит Ася, и рисовать на них можно, Ася не заругает.
Назавтра был назначен визит к врачу, которого нашла Юлька. Сказала, что специалист опытный и попасть к нему сложно. Но суть не в этом, а в том, что «слушать его надо будет беспрекословно, потому что лучше его нет во всей Москве. А может, и во всей стране».
– Поняла? – строго спросила она.
Маруся молча кивнула. Она была благодарна сестре, но холодок оставался, обе это чувствовали.
Как оказалось, роли не поменялись: ловкая, четкая, деловая и решительная Юля и не умеющая принимать решений Маруся. Размазня Маруся, росомаха Маруся, рохля и недотепа, и, если бы не Юля, что было бы сейчас с Марусей – большой вопрос.
Выслушав и осмотрев беременную, профессор нахмурился и сказал, что госпитализация необходима.
– На сохранение! Вы же не хотите потерять ребенка? Сегодня же! А вещи и прочее вам привезут родственники.
Еле вымолила разрешение лечь на следующий день. Ныла так, что профессор сдался:
– Бог с вами. Но завтра утром, слышите? В восемь вы здесь! И не реветь! Вы навредите ребенку! – И добавил: – А вы упорная. Вроде бы скромница, но упорная. Свое вытрясете, верно?
– Не всегда, – смутилась Маруся.
Наутро Ася отвезла ее в больницу.
– Все хорошо, – повторяла Ася. – Все хорошо. А будет еще лучше! И как удачно сложилось! Какая же умница наша Юля! Если бы не она… Ох, страшно представить! Профессор так и сказал: неделей позже – последствия были бы необратимые.
Да страшно представить, что бы было! Край света, Алексей в море, местные эскулапы, и их Маруся одна.
Маруся страдала. Страдала от того, что ее упекли в больницу, и кто? Старшая сестрица, которая возникла, как всегда, неожиданно. Нет, разумом она понимала, что все сделано правильно: беременность сложная, постоянная угроза выкидыша, коммунальные неудобства, скудность рациона, но самое главное – отсутствие Леши! Как она ругала себя, что не смогла отстоять свое право остаться в городке, в своей квартире, у себя дома! Под напором сестрицы устоять было сложно, но и она, Маруся, уже не девочка, а жена и почти мать. Но не смогла, опять не смогла… И разум тут ни при чем – Юлька всегда распоряжалась ее жизнью и считала ее ни на что не способной тетехой, слабой и бесхарактерной рохлей. Даже отчаянно смелый Марусин поступок отправиться вслед за мужем Юлька восприняла как очередное Марусино нежелание и невозможность противостоять. Как будто Алеша настаивал и как будто Марусе было так просто решиться на этот отчаянный поступок.
Сейчас Маруся лежала на кровати и смотрела в стену, выкрашенную в бежевый цвет. Из окна привычно дуло, и она, вспомнив их с Лешей комнату, жалобно всхлипнула.
Из коридора пахнуло запахом столовки – обед: щи, котлета с гречкой, компот, два куска хлеба. Обедать Маруся не будет, не хочется. Да и в пять придет Ася и принесет что-то вкусное, домашнее, привычное: бульон в термосе, блинчики, полезные салатики из свеклы, морковки, яблока и орехов. Ася, любимая, самая близкая. Как же им повезло! Что бы они делали без Аси, как бы сложилась их жизнь? На ком бы женился папа? Подумать страшно, какая бы им могла попасться мачеха! Маруся знает, как это бывает. Им повезло, они с Юлей счастливые, у них Ася. И папа. Папа чудесный, нет человека добрее. И с Лешкой Марусе повезло – еще как повезло! «Лешка, любимый! – У Маруси запершило в горле. – Ты придешь из похода, а меня нет. Всех будут встречать, но только не тебя. И в квартире будет темно и тихо. Лида не бросит – и приберет, и приготовит, но это Лида, а не твоя жена Маруся. Ты все поймешь и простишь, я уверена. И скажешь, что я все сделала правильно, ребенок важнее! Но тебе будет грустно
