Т. умерла. Мне задавали множество вопросов о тонизирующем средстве, которое я для нее готовила. Я показала им пропись рецепта и подчеркнула, что средство содержит только травы, которые совсем безвредны. Кажется, они ушли довольные, но меня всю трясет. Не могли же они подумать…
21 ноября 1858 года
Вернулись полисмены из Плимута. Их сопровождал человек из Скотленд-Ярда. Кажется, тело Марии исследовали и нашли следы мышьяка. Мне снова задавали вопросы о тонизирующем средстве. Потом они перешли к моим отношениям с мистером Т., и я надменно сказала, что между нами не было никаких отношений. Он всего лишь подвозил меня до дома. Один из полисменов очень неприятно ухмылялся. Кажется, кто-то видел, как мы целовались с мистером Т., словно «слившись в страстном объятии», как он это описал.
— Разумеется, средство, которое должно вылечить мешающую жену, — лучший способ от нее избавиться, — сказал он.
Я негодующе ответила, что не делала ничего подобного. Страстное объятие на самом деле было дружеским. Мистер Т. всего лишь хотел успокоить меня. Что до моего средства, я показала им рецепт.
— Ну, сюда несложно добавить мышьяка. Вам следует оставаться здесь до дальнейшего уведомления. Не вздумайте сбежать, потому что это только ухудшит ваше положение.
Я вся дрожу. Я не могу думать, откуда — и зачем? — Мария Т. достала мышьяк. Я понимаю, что она хотела покончить с собой и подмешала мышьяк в тонизирующее средство. Или… тут моя кровь заледенела… или она поняла, что мы с ее мужем влюбились друг в друга. Она решила покончить с собой и наказать нас обоих одновременно. Я понимала, что это вполне возможно. А потом ко мне пришла третья мысль, самая страшная. Ведь не мог же мистер Т. добавить мышьяк в лекарство жены, чтобы быть со мной? В это я не могу поверить. Он человек чести, я готова в этом поклясться.
Но, что бы ни случилось, будущее мое туманно. Мне очень хочется написать отцу и попросить у него помощи. Он влиятельный человек, но живет на севере Англии. И он может счесть, что все, что случилось со мной после побега с неподобающим человеком, — моя вина, и я должна принять последствия своих действий. Но он же не позволит повесить свою единственную дочь?
Когда я писала слово «повесить», холодок пробежал у меня по спине. Неужели моя жизнь закончится из-за мстительной женщины? Женщины, чей разум явно был нездоров?
Оставалась всего одна запись.
Всем, кто это прочтет. Я невиновна. Неужели никто не придет мне на помощь? Черная карета остановилась у дома. У них есть постановление на мой арест… за умышленное убийство Марии Тинсли. Да смилуется надо мной Господь…
ГЛАВА XXXII
Той ночью Эмили не уснула. Ее все еще мучило чувство вины из-за того, что она прочла дневник, но, судя по последней странице, Сьюзен этого хотела. Она хотела, чтобы кто-то ее спас. Но кто бы мог это сделать? Мистера Т., вероятно, тоже подозревали в убийстве жены. Он не мог ручаться за Сьюзен. А потом Эмили вдруг осознала ужасную правду. В деревне говорили о двух убийствах. О женщине, про которую леди Чарльтон думала, что та не умерла, а сбежала с заезжим цыганом. И о другой… о ведьме, которую повесили.
— Я сама виновата, — вслух сказала она, — не надо было читать дневник. Теперь я никогда не перестану об этом думать.
На следующее утро она посмотрела на свои записи и сухие травы на столе. И решила немедленно прекратить всю эту чепуху. Может быть, люди в деревне правы, и коттедж проклят. Она торопливо оделась, накинула шаль и вышла из дома. Вооружилась секатором и обрезала все растения в своем садике, оставив только голые стебли.
— Хватит! — сказала она. Она не понимала, чем ее так привлекла глупая идея стать целительницей, знахаркой. Мысль о том, что сама судьба привела ее сюда, теперь пугала Эмили. Все женщины, жившие здесь, плохо кончили. Так говорили в деревне. Ей захотелось напомнить леди Чарльтон о ее предложении и немедленно переехать в дом, но мысль о том, что миссис Трелони будет шпионить за ней и презрительно смотреть маленькими глазками, Эмили не привлекала.
Войдя в коттедж через заднюю дверь, она услышала стук письма о коврик. Тень обнюхала письмо, сочла несъедобным, и убрела. Эмили подобрала письмо и увидела на нем штамп вооруженных сил. Кларисса!
Моя милая, дорогая подруга!
Мне так горько было узнать о твоих новостях. И еще тяжелее — о черствости и жестокости твоих родителей. Отвергнуть единственную дочь, которая сейчас больше всех на свете нуждается в любви и приюте! Будь покойна, я не брошу тебя в час нужды. Как только я вернусь домой — все говорят, что это дело нескольких недель — я устроюсь медицинской сестрой в хорошую больницу. Возможно, мне придется еще учиться, но мне кажется, что я достаточно хорошо подготовлена, и моему нанимателю очень повезет (я никогда не страдала от недостатка уверенности).
Потом я найму маленький домик, и ты сможешь поселиться со мной. Мы будем вместе воспитывать маленькую Гортензию, или Хамфри, или как ты его (ее) назовешь. Правда, будет здорово? Любящая тетушка всегда под рукой.
Эмили опустила письмо, чувствуя, что сейчас расплачется. Наконец-то перед ней открылась дверь. Кто-то хотел о ней заботиться. Она могла планировать собственное будущее. Ей не придется оставаться в этом коттедже. К крайнему своему удивлению, ей стало грустно. Эмили здесь нравилось. Ее радовала компания леди Чарльтон и женщин в деревне. По крайней мере, ей точно здесь нравилось, пока она не узнала о судьбе Сьюзен Олгилви.
— Никаких больше трав, — вслух сказала она.
Кошка оторвалась от умывания и вопросительно посмотрела на нее.
Эмили проверила, как чувствуют себя недавно посаженные овощи, убедилась, что кролики не проберутся под сетку, и вошла в дом. Леди Чарльтон позавтракала в постели и недавно спустилась вниз, она с удивлением посмотрела на Эмили.
— Чему мы обязаны такой честью?
Эмили улыбнулась:
