мере обдумать этот вариант. Не поймите меня превратно — я ничего не предлагаю.
Это неизменно принуждало его поведать ей о своей ванной и о том, почему он с ней неразлучен. Никогда еще она не встречала мужчину, который так долго и пылко повествовал бы о ванной. Она предлагала — гипотетически — устроить в ее квартире ванную, которая полностью повторяла бы его собственную, в ответ на что он отвечал, что полным повторением эта ванная стала бы только в том случае, если бы, выходя оттуда, он мог быть непоколебимо уверен, что ни с кем не столкнется. Так же гипотетически она предлагала ему отдельную половину этажа с собственной лестницей и двойными дверями с полной звукоизоляцией, гарантирующими от любого вторжения.
— Вы были бы там как бог: царили бы в величественном одиночестве.
— Ванная на небесах?
— Вот-вот.
Но переубедить его у нее не получалось.
А пока что — да, все было устроено идеальным образом. Она посылала Эйфорию в дом напротив с заданием позвонить в его звонок, когда у нее появлялось что-то новенькое, что-то ему сказать или о чем-то спросить, а еще когда она чувствовала примерно то же, что чувствует, должно быть, дерево, лишившееся к зиме листьев, — раздетое догола и одинокое; он же мог время от времени запираться у себя в ванной и обдумывать свою жизнь. Дожидаясь звонка Эйфории, он понял, что гениально олицетворяет последовательность: доживая свой девяносто первый год, остается тем же, кем всегда был.
Подготовка благотворительного «Вечера памяти» вдовы Вольфшейм с участием звезды Северного Лондона Великого Шими шла в соответствии с планом. Сбой мог теперь произойти только с самим Великим Лондонским Шими.
Афиша ему не понравилась. С какой стати он «лондонский»? Бессмыслица какая-то!
— Вы предпочли бы называться «литтл-стэнморским»?
— Так ли обязательна географическая привязка?
— Тогда просто «Великий Шими»?
— Меня не звали так с самого детства.
Не считая того случая, думает он, когда его личность похитил Ненасытный Эфраим.
— Что еще нам не по нраву?
— Почему «Вечер памяти»?
— Просто удачное сочетание слов, Шими.
— Что тут вспоминать? Со мной это плохо сочетается.
Во всяком случае, память плохо сочеталась с ним в тех смыслах, которые подразумевала Ванда Вольфшейм.
— Вы настаивали, чтобы вас не называли предсказателем будущего…
— Вы спрашиваете, кто я такой, черт возьми?
— Да, кто вы, черт возьми, такой?
Он прибег к своему старому картежному жесту: показал открытые ладони. Можете меня обыскать.
— По-моему, вам уже немного поздно в себе сомневаться, — сказала она.
— Почему поздно, я сомневаюсь в себе с самого рождения. Это вы утверждаете, что знаете, кто я такой.
— Отлично! Вот вы кто!
— Кто?
— «Великий Шими». Как видите, я не называю вас гадателем на картах и френологом. Если назвать вас так, то никто не придет.
— Вы говорили, что все места уже проданы.
— Так и есть, но билеты могут сдать. Можно назвать вас фокусником?
— Нет.
— Колдуном?
— Тоже нет.
— Карточным шулером?
— Ни в коем случае!
Сошлись на «Читающем Игральные Карты». «Позвольте Шими Кармелли, Читающему Игральные Карты, Заглянуть в Ваше Будущее».
— Остроумно, — заключила Ванда Вольфшейм, измотав его своим терпением.
Настя увидела объявление в витрине благотворительной организации.
— Скажи мне, что это не тот самый русский! — попросила она Эйфорию.
Та поделилась информацией с Берил Дьюзинбери.
— Вы пойдете, мисс Берил? — спросила она с невинным видом. Так кот выпрыгнул из мешка.
— Значит, вы не собирались приглашать меня на вдовий бал, — упрекнула она его при первой же возможности.
— Это не бал.
— Вы решили, что мне не по карману билет?
— Я подумал, что вам будет неинтересно.
— Неинтересно? И это после всего, что я вам наговорила про сивилл?
— Я не сивилла.
— Не вы, а я. Что вам помешало попытаться? «Дорогая, многоуважаемая миссис Дьюзинбери, в следующее воскресенье вечером я буду заглядывать в чужое будущее. Вдруг вам будет любопытно, как я это делаю, вдруг вам захочется узнать ваше собственное будущее?»
— Вы бы отказались.
— Во второй части вы правы. А в первой нет. Как не полюбопытствовать? Вы — старик на посылках у старухи. Вы совершенно не наблюдательны. Вам неинтересна чужая жизнь. Вы почти не замечаете существования других людей. И при этом вы утверждаете, что освоили искусство заглядывать в их будущее! Сами понимаете, насколько это для меня увлекательно.
— Их будущее — абстракция.
— Только не для них самих.
— Их будущее не зависит от того, кто они такие. Они не больше ответственны за выпадающие карты, чем за шишки у себя на голове. Так что их внешность и характер — не мое дело. То и другое не влияет на их будущее. Вы как сивилла должны знать, что пророки — не гуманисты. Они — мизантропы, предсказывающие будущее, потому что предпочитают его настоящему.
— Тем больше у меня причин полюбоваться вашей мизантропией вблизи.
— Вы уже наблюдали вблизи мою мизантропию.
— Не тогда, когда ее объект — другие люди.
— То есть вы хотите, чтобы я взял для вас билет?
— Решайте сами. Если вы боитесь, что мое присутствие будет вас смущать…
Он боялся другого: что ее присутствие смутит вдову Вольфшейм.
Он полагает, что вдову Вольфшейм, возможно, не стоило готовить заранее.
— Одна моя соседка попросила у меня билетик. Она дружила с моим покойным братом. От нее не будет вреда.
Зачем он все это ей сказал? «От нее не будет вреда»! Зачем эти заверения? Какой еще вред? Те, о чьей безвредности приходится предупреждать, непременно оказываются источниками беспорядка.
Ванде Вольфшейм хватает ожидания беспорядка от Хи-лари Гринвальд и от Ширли Цетлин. Она согласна, что оказалась худшим врагом самой себе. Хвастаться дружбой с единственным холостяком Лондона, способным самостоятельно застегнуть себе ширинку, было крайне опрометчиво. Теперь она боится, что разворошила клубок спящих гадюк.
Конечно, Шими Кармелли всегда оставался нелюдимым. В последние годы ни Хилари Гринвальд, ни Ширли Цетлин почти его не видели. Ширли Цетлин уж точно обходила стороной китайский ресторан / банкетный зал «Фин Хо», но и Хилари Гринвальд, любящей вкусно поесть, никогда не пришло бы в голову наведаться в такое место; так что им обеим невдомек, да и все равно, жив или мертв Шими Кармелли: с глаз долой — из сердца вон. Но теперь Ванда Вольфшейм его воскресила. И теперь до нее доносятся слухи, что хотя с того времени, когда Шими Кармелли разбил сердце Хилари Гринвальд, минуло уже более полувека, та еще не до конца отбросила мысль о примирении и остается — со щедрой скидкой на все то, что пережила, —
