и три раза сплюнем, – выдохнула Катя. – Ну, и наконец… все новости сразу… Я скоро выхожу замуж.
– Опять?! – вырвалось у Таты. – Прости, но… Кать, сколько можно, а?!
– Не опять, а снова, – обреченно ответила Катя.
– Где же ты его нашла-то, а? Неужели в Германии? Ну, вот никуда нельзя отпустить…
– В Германии, в Германии, подруга, – с той же странной интонацией повторила Катушка. – И на этот раз я меняю свою фамилию на фамилию мужа.
– Ну, и кто же ты будешь? Только не говори, что фрау Мюллер, я этого не вынесу, – простонала Тата.
– Султанова я буду, – тихо произнесла Катя.
– Ага, Катушка Султанова, – где-то вдалеке подтвердил Виктор. – Наконец-то.
Тата встала. Потом села. Потрогала пустой стакан. Потом снова встала.
– Что молчишь? – неуверенно поторопила Катя. – Ты думаешь, я совсем с ума сошла, да?
– Нет, я… Я считаю, что ты… наконец вошла в разум, – задумчиво произнесла Тата. – Я всегда думала… вот ведь сумасшедшие! Вы же никогда не переставали быть мужем и женой, несмотря на… Слушайте, мне надо выпить. Водки.
– «Водочки нам принеси», – процитировал вездесущий Виктор, судя по всему, снова отобравший у «жены» трубку. – «Мы домой летим…»
– Ну, знаете… как хотите, а мне это надо переварить, – решительно сказала Тата. – Сегодня, после всего, что я услышала и узнала…
– Грех не напиться, – резюмировал Султанов. – Не прощаюсь. Еще все сто раз обсудим. Пока!
И он отключился.
Поистине, начиналось что-то немыслимое, и Тате, в самом деле, нужно было время, чтобы все это переварить.
Она не подозревала, что еще ничего и не началось. Позвала наконец официанта и попросила принести небольшой графин ледяной водки и ее любимый теплый салат с куриной печенью. От всех этих новостей голова у Таты действительно пошла кругом, и разыгрался аппетит.
Водку она терпеть не могла. Но сегодня вечер был действительно особенным.
– Не пьянства ради, а здоровья для, – пробормотала Тата любимую папину поговорку.
И тут же поняла, как это смешно – сидеть в одиночку за праздничным столом, заказанным для двоих, по причине, за которую она всегда укоряла собственного сына.
– Ему есть в кого быть растяпой, – вздохнула она, лихо выпила рюмку… и поняла, что она будет первой и, видимо, последней.
Впрочем, тепло, которое медленной волной растеклось по ее телу, позволило ей хоть немного расслабиться. А про себя она решила, что вскоре соберется с духом и позвонит сыну. Это ее семья, единственный родной человек, который у нее остался на этом свете. Разве ее собственная мама поступила бы так с Татой, что бы она ни сделала? Нет-нет, посыпать голову пеплом, по Катушкиному выражению, она не будет. Все именно хорошо, все налаживается. Нужно перестать метаться и чинно встретить старость. Вот сегодня и будет эта веха, эта точка. Она, Тата, успешная женщина, с налаженным бизнесом, который не смогли сломить никакие внешние обстоятельства. Значит, у нее есть стержень, он и сейчас не сломается. У нее есть сын. Он мужает, он самостоятельный, он молодец. Да, наломал дров. А кто по молодости этого не делает? Она сама, например.
И Тата поневоле снова погрузилась в воспоминания. Нет, она больше не терзала себя, не плакала о сломанной жизни, наоборот. Сейчас вспоминались самые светлые моменты. Так почему бы не сосредоточиться именно на них?
И Тата стала вспоминать именно самые трепетные, самые сокровенные эпизоды, которые она не разрешала памяти вытаскивать на свет, чтобы не делать себе больно лишний раз и не плакать. Но сейчас они не вызывали слез. Она словно смотрела кино о себе самой, юной, глупенькой, и не только о себе – обо всех молоденьких девчонках мира, которые только-только входят в этот мир, ничего еще о нем не зная.
Нет, мир не бывает жесток, просто у молодых людей еще нет достаточного опыта и мудрости, чтобы понимать это. Но у нее-то все это есть. Поэтому не печаль воспоминаний затопила Тату, а любовь к юности – не только своей, а к юности в принципе. И если бы сейчас повторился этот страшный для нее эпизод, разбивший, как впоследствии она разбила молотком фигурку русалочки, ее сердце, то она бы все поняла.
Она поняла бы, что Аська не так уж виновата. Виновата больше перед собой, заигравшейся «в большую», перепившую шампанского на первой «взрослой» вечеринке и натворившую глупостей. Теперь Тата прекрасно понимала, что, скорее всего, Аська сама пристала к Саше с этим поцелуем, и наверняка неожиданно. Аська была очень взбалмошной, но стервой – никогда. Она не стала бы специально делать Тате больно, просто потому что сама еще не знала, что такое любовь. Наверняка она очень жалела о том, что произошло, наверняка страдала и хотела извиниться, искала примирения, но… Тата не дала ей такой возможности, резко и сразу оградив себя от общения с ней. Краем уха, случайно, она потом узнала, что Ася, окончив вуз, уехала работать за границу и вышла там замуж. И пусть у нее все будет хорошо.
Ну, а Саша, ее застенчивый Саша, такой не очень уверенный в себе, но очень хороший и честный – он тем более не виноват. Тот поцелуй был чистой случайностью. Тогда он воспринимался Татой крахом, он и стал для нее крахом. А для него? Что стало с ним самим? Ведь она, Тата, тоже не дала ему шанса объясниться, поставив глухую и непроходимую заслонку, стену, через которую нельзя было перебраться. И при этом убедила себя, что он предал ее любовь. Разве любовь такая? Это была ее юношеская влюбленность, раз она смогла так поступить с любимым человеком. И чего она добилась?
Тата вздохнула.
Жизнь посылает нам первые жесткие испытания… и правильно делает. Эти испытания потом задают тон всей жизни. Хороший же Тата задала себе тон, ничего не скажешь. Оказывается, она очень жесткий человек. Хотя Катушка и считает ее «нежной француженкой». А она железная рука в бархатной перчатке. Когда-то это помогает, но только в бизнесе. Со своими так нельзя.
И не то чтобы «сейчас она так бы не сделала». Сейчас такая ситуация была бы просто невозможна. Многие говорят о том, что «вот бы мне тогдашней нынешние мозги», но они неправы. Получились бы совершенно
