еще не встречала человека, который так мучительно старался изобразить радость. Иногда во время безмолвной поездки в машине – в дороге они всегда молчали, ибо ему, похоже, сказать было нечего, а она уже наелась своими попытками завязать разговор – Фиби смотрела на него и думала, ведомо ли ему вообще, что такое радость. Скорее всего, нет, поскольку рядом с ним сама она радости не испытывала.
Больше того, у них еще не было этого. Минуло четыре недели, но они только держались за руки, да еще дважды он обнял ее за плечи. Один раз вскоре после первого свидания, когда с набережной Бунд они любовались небоскребами Пудуна. Был вечер, с реки задувал холодный ветерок, раскачивая небольшие лодки. Наверное, Уолтер озяб и решил, что в обнимку будет теплее. Честно говоря, тяжелая рука его, неподвижно лежавшая на ее плечах, доставляла неудобство. Второе объятье случилось вечером на смотровой площадке Финансового центра, с которой они обозревали расстилавшийся внизу город и веер дорог, убегавших вдаль. Уолтер обнял ее и привлек к себе. Фиби думала, он ее поцелует, хотя бы в щеку, или прошепчет на ухо что-нибудь дерзкое, но только и услышала: «В моих родных краях не было подобного вида».
Похоже, он вообще не стремился к близости, поскольку ни разу не положил руку ей на задницу, не взял за коленку, открытую мини-юбкой, и не пытался поцеловать на прощанье. Вероятно, у него какие-то проблемы. Ну это и к лучшему, думала Фиби, ибо он не пробуждал в ней желания. И ее вполне устраивал образ высоконравственной культурной девушки. И потом, именно этого от нее и ждали.
Видимо, она хорошо справлялась с ролью, потому что однажды Уолтер сказал:
– Удивительно, как мне с тобой легко. Не понимаю чем, но ты отличаешься от всех шанхайских женщин. До сих пор я тебя не раскусил.
Руководства не врали: мужчины хотят лишь того, что не могут получить.
Фиби легко пришла к решению использовать Уолтера, пока есть такая возможность. Надо быть безжалостной. Она принимала его подарки – дорогую сумку, итальянские туфли, английский плащ, гонконгские украшения. За роскошным ужином стремилась побольше узнать о западных странах, в которых он побывал. Внимательно слушала его рассказ о том, как он заблудился в Риме, его описание вида, открывающегося с Эйфелевой башни, и сохраняла их в кладовой памяти, чтобы когда-нибудь поделиться всем этим со своей по-настоящему родственной душой. Никогда не отказывалась от приглашения в оперу или на балет. Совершенствовалась за его счет. Используй мужчин так же, как они бы использовали тебя.
Одним вечером, откинувшись на кожаном сиденье машины, что везла ее на очередной ужин, Фиби подумала: где-то в этом бескрайнем городе обитает моя подлинная родственная душа. Да только маленький кусочек в мозаике жизни не нашел своего места, а стежок в гобелене судьбы не попал в канву. И этого хватило, чтобы встреча не состоялась, чтобы ее истинная родственная душа сейчас ехала в другой машине с кем-то, кто вроде бы ей нравится, но не взаправду.
Тем не менее наличие любого постоянного мужчины, пусть даже не родственной души, в Шанхае считалось достижением. Работницы спа-салона не ошиблись, Фиби и сама подмечала в себе перемены. Она стала мягче к девушкам, их промашки уже не выводили ее из себя. В случае какой-нибудь оплошности она не хваталась за голову, а лишь строго, но спокойно отчитывала провинившуюся. Теперь она уходила с работы вовремя, не тревожась, что без нее все пойдет не так.
Как-то раз воскресным утром они с Уолтером увидели группу людей, танцующих в маленьком парке рядом с оживленной автомагистралью. Машина остановилась на светофоре, и Фиби уловила знакомую испанскую мелодию, которую слышала, идя на первое свидание с Уолтером, только сейчас она казалась ритмичнее и зажигательнее. Танцоры кружились, поводя плечами и виляя бедрами, и Фиби отметила желание своего тела подчиниться этим ритмам. Зажегся зеленый, машина тронулась.
– Танец этот называется сальса, – сказал Уолтер. – Давай как-нибудь потанцуем.
Фиби тайком записалась на уроки танцев в студии района Чжабэй, чтобы подготовиться к приглашению на танцевальное свидание и не выставить себя дурой.
Вдобавок она стала учить французский язык, занимаясь по дороге на работу и в обеденный перерыв. Учебник с комплектом аудиодисков она приобрела на развале неподалеку от Тьяньтон Лу, где обычно покупала полезные книжки по самосовершенствованию. На яркой обложке учебника была изображена улыбающаяся китаянка в берете и полосатой рубашке, а надпись гласила: «Обалдеть! Сумасшедшая методика! Овладение французским за три недели!»
Фиби не знала ни слова по-французски, но учебник заверил, что это несущественно, нужно только освоить красивую фонетику, остальное придет само. Фиби терпеливо повторяла за манящим голосом, звучавшим в наушниках:
Qu’est-ce que c’est? C’est un arbre?
Non, c’est un camion.
Non, c’est un camion [57].
Фиби чувствовала, как меняется ее жизнь, как сама она превращается в ту, кем всегда хотела стать.
Она просила Уолтера, чтобы их ужины проходили в утонченных европейских ресторанах, ибо китайские теперь казались ей слишком шумными, людными и ненадежными – в них отменяли предварительный заказ столика, стоило гостям запоздать на десять минут. Иногда Уолтер предлагал: «Я слышал об одном местечке, там подают отменный рамэн [58], где-то возле крытого стадиона в районе Сюйхой. Может, разыщем его в воскресенье? Проведем вечер вместе, поболтаем». Фиби отказывалась наотрез. Вот еще, тащиться черт-те куда, чтоб только поесть в низкопробной харчевне, какие ей довелось повидать не раз.
Нет, она предпочитала дорогие европейские рестораны на Хуайхай Лу, набережной Бунд и верхних этажах отелей Пудуна, где прекрасный вид на город, приглушенный свет и хорошо одетые официанты. Поначалу Фиби справлялась в книжках, выписывая, как обращаться с ножом и вилкой, что делать с хлебной корзинкой, поданной перед трапезой, как управиться с маслинами, но очень быстро освоилась и уже не заглядывала в сумочку, где лежала шпаргалка: «1. Суп (+хлеб). 2. Рыба (плоский нож). 3. Мясо. 4. Сыр. 5. Десерт. 6. Кофе». Даже не сверяясь с книжками, она сообразила, что стаканчики с полужидким пюре, напоминающим детское питание, это вариант закуски (а также признак стильного высококлассного ресторана).
За ужином Уолтер расспрашивал о ее жизни.
– Чем ты питалась, пока жила в Гуандуне?
– Гуандунской едой.
– Какое твое любимое блюдо сейчас?
– Гамбургер.
– Твоя мама часто готовила?
– Нет.
– Она занималась тобою маленькой или все ее время отнимала работа? Кажется, ты говорила, что она была мать-одиночка?
– Послушай, ты не мог бы закончить дурацкие расспросы? У меня кусок в горло не лезет от этих разговоров.
– Извини. Просто хочется узнать о тебе
